Хаген взял за плечо, склонился над ухом:
– Проводи домой, дитятко, голова что-то болит.
Я собрала рукоделие и почти не удивилась, когда Ярун и Велета поднялись следом за нами.
Луны не было, но в небе светили яркие звёзды, и Млечный Путь расстилался над головами, упираясь одним концом в тёмную крепость, другим – в косматые сосны за деревней. И что-то дрожало над морем, мерцая волшебным огнём.
Я любила небо и звёзды. Ясные зёрна, брошенные в бездонный колодезь. Глаза, что пращуров наших видали и правнуков, дай время, увидят. Мне под звёздами думалось о таком, что пребудет. Не о счастье охотничьем, не о мозоли на пятке и не о загубленном утром древке стрелы – выпрямляла в горячих камнях да пережгла… Не могу лучше сказать.
Отголоски покинутого веселья порой достигали ушей, далеко, без опаски летя в стылом воздухе ночи. Я вспомнила свою недавнюю злость, красавицу Голубу – и улыбнулась. Я не знаю, случалось ли ей думать о звёздах.
Смертный человек живёт в двух мирах одновременно. Один – это мир плоти. Другой – мир души, где еда – не одно насыщение, но и причастие, соединение с другими людьми, клятва верности доброй земле. А состёгнутый пояс не столько притягивает к телу одежду, сколько хранит в человеке живую добрую силу, оберегает от нечисти. Раньше мир был един. Тогда Боги жили среди людей, а люди не умирали. Потом влюбчивый Змей поволок приглянувшуюся Перунову жёнку, родилась вражда, затворились каждый от каждого, море от суши, земля от небес, мёртвые от живых… Даже видеть разучились друг дружку. В мире мёртвых слепы живые, слеп и вышедший из-за черты, только кривому оборотню хорошо в обоих мирах, затем что у него на каждый мир по руке, по ноге и по глазу…
И лишь ночью, когда небу кажется, что люди уснули и не подсмотрят, – ушедшее хочет вернуться. Глядят, глядят небесные очи, и тянется к ним душа человека, вот-вот что-то поймёт…
– Руку зашиб, отроче? – спросил Хаген Яруна на полдороге домой. Действительно, мой побратим, приотстав, мял сквозь рукав левый локоть, а старик по привычке слушал шаги. Ярун немедленно догнал нас и начал отнекиваться, потом, запинаясь, припомнил, как мы катались по полу в доме и как его, невезучего, угораздило самой косточкой о ребро твёрдой доски:
– Занемело вот, с тех пор не отходит.
Хаген молча покачал головой, а Велета хотела что-то сказать, но не решилась и собралась с духом лишь у ворот:
– Бренн вчера борец-траву парил… Я посмотрела бы, может, осталось…
Славомир с братом полдня накануне ломали шеи друг другу. Не моя забота, кто превозмог, но шеи трещали.