– Погоди ты с железом, – сказал вождь недовольно. – Я её для того полгода кормил, чтобы калекой службу служила? Выйдет чиста – ты ей наново руку приставишь?
Третьяк открыл было рот и закрыл, насупился, раздумывая, что говорить, обернулся к своим – не посоветуют ли. Мстивой дожидаться не стал, спросил громко:
– Кто видел, как она порчу творила?
Оказалось, не видел никто. И вождь продолжал:
– Если по Правде, значит, ваш послух, наш очистник. Тебе, Третьяк, кто всех злее клепал?
Третьяк ахнул от неожиданности, а люди зашумели и вытолкнули Голубу. Она вскрикнула и хотела юркнуть обратно, но её не пустили: болтала языком – отвечай. Так всегда поступают, когда прямой вины не доказано, один наговор. Мать Голубы, накликавшая дочке беду, покатилась по земле и завизжала. Её кинулись поднимать, она не давалась. Жестокий варяг посмотрел на неё и как будто поморщился:
– Без железа рассудим… Достанет тут и воды.
Голуба заплакала, закрыла руками лицо. Вождь повёл глазами на кметей, выбирая парня поздоровей… и тут мимо нас скользнула Велета и со счастливой улыбкой вышла на середину:
– Я Зимушке очистницей буду. Я ей подружка.
Опередить её никто не успел, ни Блуд, ни Ярун.
Любой на месте вождя зашатался бы. Такое родное – и дать, чтоб испытывали водой!.. Сестрёнку возлюбленную!.. А по ту сторону плакала девка, сидевшая рядом с ним на зимних беседах. Та самая, что брала его руку, нежно гладила пальцы… Вот такое страшное дело, и всё по моей вине. Наверняка он жалел, что не предал меня сразу на смерть.
Воде не зря поклоняются, у неё священная сила. Как испытывают водой? Окунают обоих, ответчика и истца, и следят, кто первый смутится, кого уязвит справедливость, завещанная воде.
В проруби, где мы полоскались каждое утро, места было хоть отбавляй. По ночам её схватывала прозрачная корочка, но к полудню края оплавлялись, обтаивали на солнце. Зарёванная Голуба приблизилась к проруби, как к открытой могиле, и мучительно долго терзала пряжку плаща, никак не могла её расстегнуть. Велета всё так же радостно улыбнулась братьям, мне и Яруну и принялась раздеваться спокойно, как у себя в горнице, в уютном тепле. Я слышала, Ярун сдавленно застонал. Велета верила в мою невиновность и не сомневалась, что победит. Мы тоже верили – морская вода рассудит по Правде и не сделает ей худа. Но оба мы предпочли бы тягаться со всей деревней по очереди, лишь бы не видеть, как она обнажённая проходит по льду в ярком солнечном свете – гляди, если кто недоверчивый, ни оберега на теле, ни тайного знака, ни жира гусиного!.. – а затем садится на скользкую кромку и неумело, неловко спускается в дышащую прорубь… нежная молочная кожа в зелёной воде покрылась зыбкой русалочьей чешуёй.