Мы сразу же исключили возможность того, что он прибыл туда, заранее зная о наших намерениях или имея желание помочь в осуществлении задуманного нами плана. Полученные в Оране и Алжире данные свидетельствовали о том, что наше вторжение явилось полной и ошеломляющей неожиданностью для каждого солдата и каждого жителя Северной Африки, за исключенном тех очень немногих людей, которые активно помогали нам. Но даже им не была сообщена точная дата вторжения. Не оставалось никаких сомнений, что Дарлан оказался здесь совершенно случайно; и действительно, он прибыл сюда в связи с тяжелой болезнью своего сына, которого очень любил.
В лице Дарлана мы имели главнокомандующего французскими силами, сражавшимися против нас. Простым и легким ответом был бы его арест. Однако Дарлан имел право отдать необходимые приказы еще очень сильному французскому флоту, находившемуся тогда в Тулоне и Дакаре, и у нас сразу же появилась надежда уменьшить потенциальную угрозу со стороны этого флота на Средиземном море и получить желаемое дополнение к нашим собственным надводным силам. Перед самым моим вылетом из Англии Черчилль искренне заметил: "Если бы я мог встретить Дарлана, хотя я и ненавижу его, я бы с радостью прополз на коленях целую милю, если бы этим самым мог убедить Дарлана привести этот его флот в состав союзнических сил".
Однако у нас была и другая, более неотложная причина попытаться использовать положение Дарлана. В ходе переговоров с французскими военными и гражданскими лицами генерал Кларк очень скоро обнаружил традиционное требование французов создавать какое-либо юридическое прикрытие любым действиям, которые они могут предпринять. Это прикрытие было для военных чем-то вроде амулета; их капитуляция в 1940 году, утверждали они, явилась просто актом лояльности солдат, подчинившихся законным приказам своих гражданских руководителей.
Каждый без исключения французский командир, с которым генерал Кларк имел исчерпывающие беседы, отказывался предпринимать какие-нибудь действия для перехода со своими войсками на сторону союзников, пока он не получит на то законного приказа. Каждый из них принял присягу на верность маршалу Петэну{15}, имя которого в то время оказывало более глубокое влияние на мышление и поступки людей в Северной Африке, чем что-либо другое.
Все офицеры считали, что они не могут освободиться от этой присяги или отдать приказ другим о прекращении огня, если будут получены соответствующие указания от адмирала Дарлана, их законного командующего, на которого они смотрели как на непосредственного и личного представителя маршала Петэна.