Боится, как бы я не сбежал, равнодушно подумал сыщик. Разве сам от себя убежишь? Ведь в этом отделе угро Добято проработал — именно, проработал, а не прослужил! — фактически почти всю свою жизнь. Исключая школьные и институтские годы. После лечении в госпитале по поводу очередного ранения торопился в кабинет, знакомый до мельчайших деталей, до малейшей трещинки на потолке. Спокойствие приходило только тогда, когда садился за старый письменный стол и придвигал к себе папку с очередным уголовным делом.
Подполковник всю дорогу, не переставая, говорил. В основном, о потрясшем сотрудников уголовки зверском убийстве прокурора и его семьи.
— Сейчас вздрогнем по маленькой, примем в память о Николае. Знаешь, Тарасик, ребята так обозлены на Убийцу — аж страшно. Притронешься — шипят. Боюсь, когда достанут маньяка, плюнут на законы и инструкции — изрешетят, на куски порежут!
Добято скривил тонкие, нервные губы в горестной полуулыбке. Рано утром войдя в залитую кровью квартиру Храмцовых, он испытывал такое же чувство беспощадной жестокости, холодную ненависть к Убийце.
Хорошо подполковнику и другим сотрудникам уголовки, мало знакомы с прокурором, редко встречались. Могут улыбаться, даже шутить. А каково другу юности убитых?
Поминальный стол накрыт в отмытой квартире прокурора. Разносолов и деликатесов нет, не то время — кризис. В основном — соленые помидоры и огурцы, разваренная картошка, крупно нарезанная колбаса «собачья радость», какие-то винегреты-салаты. Видимо, жены расстарались, сбросились, кто чем богат. Зато водки ребята закупили — на три отдела хватит в дым упиться, да ещё останется на похмелку.
Застолье — традиционное: без пышных тостов, как принято, без «звона бокалов». Вспоминали о совместных операциях, об упрямстве Храмцова при выдаче разрешений на задержание, обыски, допросы, о его редкой даже в прокурорской среде принципиальности. Железный был мужик, непрошибаемый.
Новички, затаив дыхание, слушали воспоминания ветеранов, а те разошлись во всю. Немудренно, ведь они знали Николая с первых дней его работы в прокуратуре, начиная с должности следователя.
— Помню, Храмцов допрашивал одного бандюгу. Крутого до омерзения, штампа негде ставить. По внешности — трехстворчатый шкаф позавидует! Столько гробов понастроил — стреляй, не ошибешься, все равно — смертный приговор, — тихо и медленно говорил подполковник. — Николай не поддавался гневу, не кричал, не грозил. Будто не следователь — отец родной! Даже приказал снять браслеты, воду в стакан налил. Мне приказал посидеть в коридоре… Ну, крутой мужик порешил — перед ним сидит вахлак, типичный фрайер. Решил оглушить, отобрать пистолет и слинять… Николай так его скрутил — полчаса водой отпаивали…