Билл в баре выглядел элегантным и подтянутым — пока не увидел меня. Было ясно, что он взвешивает, пустит ли метрдотель нас в ресторан, поскольку я смахиваю на уборщицу. Пока нас провожали к столику, он старательно заслонял меня от неодобрительных взоров. И я пустила в ход мой самый изысканный ист-эндский диалект.
«Шик-'ата, а?» — заявила я во весь голос. Вид у Билла стал растерянный, а потом еще растеряннее, когда я притворилась, будто приняла соленую соломку за китайские палочки и охнула: «На них далеко не ускачешь, а?», когда они рассыпались у меня в пальцах. «Не желает мадам аперитив?» — осведомилась накрахмаленная манишка, сметая бренные останки щеточкой. «Ну, прямо как в парикмахерской. Перхоть то есть! — воскликнула я. — Апери… чего? Энтот джентльмен очет мне, знаешь, зенки залить, чтобы на своем поставить». Я хрипло захихикала. Потом заказала «Маргариту», по опыту вчерашнего дня зная, что ингредиенты им неизвестны.
«Заказать вина?» — мрачно спросил Билл.
«Я бы „Синей монашки“ ватила», — сказала я.
Вела я себя УЖАСНО. Ему бы ответить «ерунда!» и заказать «мерсо», что заставило бы меня заткнуться. Но он только тупо на меня посмотрел, а потому я потребовала сосиски с пюре и маринадом (вкусно оказалось неимоверно). Билл заказал дуврскую камбалу, а пили мы местное (то есть рекомендуемое рестораном) вино, которое было отвратительно. («Синей монашки» у них не нашлось). Речи струились даже скуднее, чем вино.
Когда дело дошло до десерта, я почувствовала, что мы квиты: первый раунд за Биллом, второй раунд за Джейнис.
Третьего раунда я не предвидела. Мне надоело его дразнить, и я засмеялась. Правда, вино ужасное, сказала я, и почему мы не заказали к сыру приличного кларета? Билл вытаращил глаза, но потом повеселел. И заинтригованно прищурился на меня. Глаза у него довольно красивые, и когда он улыбается, в уголках появляются лукавые морщинки. Я глядела в них, пока он не посмотрел в сторону. В наступившем молчании я взяла его за руку и сказала: «Простите меня, но вы же были просто свиньей». Он кивнул и сжал мою руку. «Я знаю… и сожалею». Тут он засмеялся.
«Возможно, вам будет приятно узнать, что вино было злейшей карой, какая только может постигнуть мужчину». Он перевернул мою руку ладонью вниз и добавил: «Какие у вас прелестные, изящные руки. У Нины они крестьянские». Ага, подумала я. Приступаем. Но он добавил: «Я женился на ней ради ее рук. Умелые и надежные. Я знал, что смогу довериться им навсегда». Он улыбнулся и вернул мне мою руку, словно это была ненужная безделушка.