— Поругались с мамой! — сказала она. — Спрашивает, куда это я отправляюсь в такое время!
Мы немного помолчали. Я проехал мимо дома Турана, не останавливаясь. Джейлян взволнованно и подозрительно спросила:
— А куда мы едем?
— Я тут умираю от тоски! — сказал я с виноватым видом. — Я не хочу туда возвращаться! Давай погуляем, можно, Джейлян, мне действительно очень скучно, и воздухом подышим!
— Хорошо, но только недолго, нас ждут.
Я замолчал. Послушный и довольный, медленно поехал по переулкам. Я смотрел на тусклые огни в окнах скромных людей, наблюдавших за постепенно унимавшимся дождем и за деревьями с маленьких балконов своих маленьких домов, и думал: какой я дурак, мы ведь тоже сможем стать такими же, мы сможем пожениться, у нас даже дети будут! Когда пора было уже возвращаться, я еще немного подурачился и, вместо того чтобы вернуться к Турану, быстро поехал по кварталу наверх, к холму.
— Что ты делаешь? — спросила Джейлян.
Я не ответил и продолжал вести машину, не отворачиваясь от дороги, как опытный гонщик. А потом, зная, что она догадается о моем обмане, сказал, что нам нужно заправиться. Я казался себе очень заурядным.
— Нет, поехали обратно! — сказала она — Нас ждут!
— Я хочу немного побыть с тобой и поговорить, Джейлян.
— О чем? — спросила она довольно резко.
— Что ты думаешь о том, что было вчера ночью?
— Ничего! Всякое случается, а мы оба были пьяные.
— Это и все, что ты можешь сказать? — обиженно спросил я. И еще сильнее нажал на газ. — Это и все?
— Метин, давай вернемся, стыдно уже.
Я, ненавидя себя я свои заурядные слова, обреченно произнес:
— Я никогда не забуду вчерашнюю ночь!
— Да, ты много выпил, больше так пить не будешь!
— Нет-нет, не из-за этого!
— А из-за чего? — спросила она с невероятным безразличием.
И тогда моя рука отчаянно схватила ее руку, лежавшую на подлокотнике. Ее маленькая ручка была очень жаркой. Как я и боялся, руку она не убрала.
— Давай вернемся!
— Я люблю тебя, — сказал я смущенно.
— Давай вернемся!
Внезапно я чуть не расплакался, сильнее сжал ее руку и отчего-то вспомнил свою маму, которую никогда не вспоминал, испугался, что на глаза навернутся слезы, и, когда захотел ее обнять, она закричала:
— Осторожно!
Мои глаза ослепила пара ярких, безжалостных фар, они неслись на нас, я сразу же вывернул руль вправо. Длинная фура, пронзительно гудя в свой отвратительный гудок, с ужасным грохотом, как поезд, пронеслась мимо нас. Я забыл выжать сцепление, когда с перепугу навалился на тормоз, и пластиковый «анадол» вздрогнул и остановился. Мотор заглох. Слышно было только пение цикад.