Мария послушно поднялась с колен, вышла, и едва только коснулась подушки, как сладко уснула. Ученики Иисуса рассеялись по саду и, закутавшись в плащи, уснули под деревьями.
Погасли огни, и вскоре глубокая тишина воцарилась во всей усадьбе.
Один только Иуда не мог заснуть, он вышел за ворота, сел на камень и думал, следя угрюмым взглядом за ярко горевшими созвездиями, золотистым Млечным Путем и неподвижно стоявшим на синем небе стеклянным кругом луны. В его курчавой голове бродили спутанные мысли: он понимал, что теперь трудно будет пытать счастья у Марии, был зол на то, что Иисус публично сделал ему выговор. Тревожило Иуду еще, как бы равви, выступавший, как полагал Иуда, благодаря его влиянию, все более и более мужественно перед священниками, как бы он не отказался от последнего решительного шага, имея за собой легионы смелых галилеян, как бы не отступил. Тревога и беспокойство, что, может быть, его жадные стремления и желания не сбудутся, закрались в душу Иуды.
Не спала также и Марфа. Она сидела в своей каморке, освещенной слабо горевшим светильником, смотря на большую квашню теста, которую надо было замесить, ибо она сама обещала лично приготовить хлеб для учителя. Она понимала, что ей предстоит еще много работы, но усталые ноги и измученные руки, да вдобавок какое-то глухое, непонятное горе отнимали у нее последние силы. Она чувствовала, что должна радоваться обращению сестры, но напротив неизмеримая печаль заволакивала ее сердце и душу, что-то дорогое, ценное умирало и гасло для нее. С тяжелым вздохом встала она, высоко засучила широкие рукава, завязала их сзади и, обнажив белые, полные, стройные руки, принялась за работу, но вдруг голова ее задрожала и слезы, как град, покатились по бледнеющим от тайной боли и страданий щекам.
Анна понял, что он ошибся. Произошло нечто весьма неприятное: не противореча закону, Иисус своим поразительным ответом уничтожил одну из самых суровых его заповедей, остановил руки, уже схватившиеся за камни, вызвал замешательство в понятиях толпы и встревожил старейшин. Великий в Галилее не умалился в Иерусалиме, как предполагал синедрион, напротив — слава его возросла, и он стал еще более популярным.
Глаза всех обращались к молодому равви, как только он появлялся в храме, а крытая колоннада Соломона, где он так любил проповедовать, не могла вместить всех желающих слышать его. В роскошных галереях этого здания, с его тройным рядом колонн и резной крышей, стоявшего на обрыве Кедронской долины перед лицом памятников, поставленных в честь древних пророков, проникновенный учитель не только излагал свое новое учение, но и вел одновременно ожесточенную борьбу с ревнителями старого закона, которые лукаво испытывали его, стремясь извратить его речи перед народом. Не удавалось им это: каждый раз им приходилось терпеть горькое поражение и принимать удар, направленный на самую сущность их верований.