Талызин остерегся признаться, что не понимает. Лучше уточнить потом значение терминов у Марины, а то вдруг юный гений обидится и замолчит?
— Скажите, Женя… Если Бекетову не грозила утрата интеллекта, почему же он произнес этот странный тост?
Гуревич поднял брови.
— А мне почем знать?
— Но вы ведь для себя это как-то объясняете?
Женя хмыкнул.
— Хорошо. Вы в шахматы играть умеете?
— Немного.
— Вот и я немного. Так, дилетанствую. Но до определенного момента всех легко обыгрывал. А потом — как сейчас помню, в седьмом классе — столкнулся с профессионалом. Он ходит — а я не могу понять, почему именно так, а не иначе. Я ведь не знал, что есть разработанные защиты, классические дебюты. Видел на пару-тройку ходов вперед, и все. А мой противник видел вперед на десять ходов, и только когда он добивался результата, до меня доходило, почему десять ходов назад он двинул именно эту фигуру. Аналогия, надеюсь, ясна? Владимир Дмитриевич, он как тот шахматист. Я не собираюсь ломать себе голову над его поступками, не такой я дурак. Сделал — значит, была причина, вот и все.
— К сожалению, для протокола требуется нечто более конкретное. Вы ведь хотите, чтобы смерть Бекетова признали насильственной? Тогда постарайтесь нам помочь.
— А я что, не стараюсь? — тяжело вздохнул Женя. — Вон, сколько времени на вас теряю. Владимир Дмитриевич, он — вещь в себе. Я вообще не понимаю этого его дурацкого дня рождения. Зачем ему это было надо? Собрать вместе учеников и баб. Дурдом получается! Почему вместе? Он и ученики — это понятно. Представители разных поколений и все такое. Двадцать пять лет педагогической деятельности — и пятеро лучших учеников. Но при чем тут эти бабы? То есть я понимаю, это любовницы, но зачем загрязнять ими лабораторию?
— Погодите, — прервал Талызин. — Пятеро учеников? Разве не четыре?
— Глупости, мне лучше знать! Я, Андрей Петренко, Марина Олеговна, Некипелов и Панин — вот вам пятеро. А баб, по-моему, было четыре. Анна Николаевна — это с которой он сейчас живет. Кристинка Дерюгина. И еще две незнакомых — Лидия Петровна и, кажется, Татьяна Ивановна. Всего десять человек — это вместе с ним, разумеется. Игорь Витальевич кивнул. Оказывается, Гуревич относит Марину не к бабам, а к ученикам. Интересно, что думал по данному поводу сам Бекетов? Его личность вызывала все большее любопытство. Жаль, что не довелось встретиться и поговорить.
— Значит, услышав тост, вы не испугались?
— Конечно, нет! Я еще не сбрендил. А знаете, теперь до меня дошло! Может, Владимир Дмитриевич решил посмеяться над бабами? Они так смешно закудахтали! А до этого сидели и молча ели друг друга злыми взглядами. Я сперва думал — нельзя было их вместе собирать, уж больно они все разные. А после тоста оказалось — все они одинаковые. Старые клуши, и больше ничего.