Жан тоже не очень-то баловал меня письмами. О его делах я узнавала из писем Шарля, длинных и обстоятельных. И дела эти, я подозревала, шли совсем не блестяще. Кроме арифметики и географии, Жан не успевал ни по какому предмету. Было похоже, что он завалит экзамены. В конце концов, после сретенья я спешно выехала в Ренн, чтобы как следует отчитать сына. Тем более что и директор коллежа уже не раз вызывал меня туда.
Но случилось так, что говорить с Жаном мне пришлось вовсе не об учебе.
– Он болен, сударыня, – сказал мне воспитатель, дежуривший в коридоре.
– Болен?
– Нет причин для волнения. Это всего лишь простуда. В противном случае мы немедленно послали бы за вами.
– Да где же он? Где Жан? – встревоженно спросила я.
– В лазарете. Я провожу вас.
Он провел меня в самый конец левого флигеля и распахнул дверь одной из комнат. Здесь был полумрак. По углам стояли две кровати, одна из них была пуста, на другой кто-то лежал. Вся обстановка показалась мне слишком хмурой и холодной для больных. Даже огонь в камине пылал недостаточно жарко. Я быстро подошла к кровати, присела на ее краешек, осторожно отвернула одеяло, которое Жан натянул на самую голову. Он весь вскинулся.
– Ма, ты здесь?
– Да, я здесь, я приехала повидать тебя, дорогой. И совсем не думала, что ты заболеешь.
Я порывисто гладила его волосы, потом наклонилась, губами коснулась лба сына. У него был жар. Не слишком большой, правда, но я забеспокоилась.
– Жан, что с тобой? Что говорит доктор?
– У меня болит горло. И доктор говорит то же самое.
– Ты можешь рассказать, как это случилось? Ты промочил ноги?
Он поморщился, потом трудно глотнул, словно превозмогая что-то. Мне с каждой минутой становилось все тревожнее. Жан был бледен, как полотно, черты лица невероятно заострились, губы пересохли. А главное – эти пылающие блестящие глаза. Они больше всего наводили на мысль, что ребенка нужно лечить.
– Во вторник мы с Марком ходили сюда, в лазарет, проведать Эжена. Я тогда был здоров. Знаешь, ма, мне кажется, я от Эжена заразился.
– Чем тебя лечат? Тебе дают какие-то лекарства?
– Ментоловые пилюли и бертолетову соль.
Мгновение я сидела молча, не зная, на что решиться. Лазарет мне не нравился. Нельзя надеяться, что чужие люди будут ухаживать за моим сыном так, как сделала бы это я. Ему здесь скучно и холодно, вообще нерадостно. Ему нужна теплая постель, внимание и любовь окружающих.
Я торопливо поцеловала мальчика:
– Подожди одну минуту, Жанно. Я сейчас вернусь.
Выйдя в коридор, я разыскала воспитателя, который провожал меня сюда, и сказала ему о догадках Жана насчет своей болезни. Воспитатель, поразмыслив, ответил, что эти догадки, возможно, обоснованны.