— А? — торжествующе шепнул Макаров у него над ухом и заспешил навстречу барменше. — Зоя! Сладенькая моя! Рыба моя золотая! Дай нам скорей попить чего-нибудь вкусненького, а то я сейчас засохну прямо на корню… А вон тому обугленному молочка дай. Он у нас язвенник, трезвенник, зануда и к тому же за рулем! Нет, ты видала столько пороков в одном человеке? Паш! Иди сейчас же сюда, чё ты мнешься… Я тебя сейчас с рыбой моей сладенькой-золотенькой знакомить буду…
Павел стоял и с неожиданным для себя интересом наблюдал эту историческую встречу… друзей, по-видимому. Он заметил, как барменша, распахнув объятия, в последний момент, кажется, передумала обниматься, крепко прихватила Володьку за предплечья, удерживая на расстоянии, и, вся сияя от радости по поводу такой счастливой встречи, звонко чмокнула воздух возле его щеки. И Володька не порывался к большему интиму, он и тому, что ему обломилось, был искренне рад. Странно, удивился Павел. Сроду Макаров крохами не пробавлялся. Тем более — при столь очевидном и откровенном интересе. Влюбился старый греховодник, что ли? Во кино было бы…
Барменша отпустила Володьку, с широкой улыбкой мельком глянула на Павла, повернулась к обоим спиной и пошла к стойке бара. Ох, ну и походочка у нее… Такую походку Макаров называл «все — за мной!». Да уж, та еще штучка… Но при всем при том в нем вдруг почему-то шевельнулось подозрение: смеется она над ними, вот что. Издевается, змея длинноногая. Длинноногая змея зашла за стойку, сняла с полки пару бутылок и обернулась, на несколько секунд застыв в позе чемпиона на пьедестале, — только с бутылками вместо кубков в высоко поднятых руках.
— Господа желают что-нибудь экзотическое? — многозначительно осведомилась она, улыбаясь, блестя зубами, играя бровями и ямочками на щеках, дразняще покачивая бутылки.
Зеленый пиджак одобрительно крякнул и стукнул стаканом о стойку:
— И мне, Зоенька! Чего-нибудь такого… Ну, ты сама знаешь. И себе сделай, угощаю!
— Ах, Толь Толич, что вы, в самом деле! Я же знаю, сколько это стоит… Я просто подавлюсь такими деньгами!
— Наливай, не разговаривай! — Зеленый пиджак, похоже, давно уже гулял. — Я плачу! И все, и никаких проблем, деньги — пыль…
— Спасибо, Толь Толич, — растроганно проворковала она. — Только тогда мне шоколадку лучше, ладно? Шоколад — моя слабость. Почти е-дин-ствен-ная…
Да издевается, конечно. Павел искоса глянул на Макарова — нет, тот, вроде, все за чистую монету принимает. Как, впрочем, и Зеленый пиджак. И оба тают от восторга. Прямо лужами растекаются перед этой… штучкой. Перед этой раскрашенной, растрепанной, непристойно одетой — вернее, раздетой, — немыслимо вульгарной куклой.