— Жиды проклятые!
Кричал человек с шахматами.
— Что это еще за генерал Макашов? — брезгливо поморщился Василий.
— Да нет, это шахматный обозреватель «Панорамы» господин Футляров, пояснил Ивлев. — Должно быть, сейчас он разыгрывает партию с Ботвинником и решил, что Михал Моисеич мухлюет. Ну там, ладью в карман спрятал…
— А однажды было, что он сам с собой даже подрался, — добавил Михеев. Только в тот раз он, видимо, повздорил с Тиграном Петросяном. Или даже с самой Ноной Гаприндашвили.
— С чего ты так решил? — удивился Ивлев.
— А он при этом поносил «лиц кавказской национальности».
— Надо же, — опечалился Дубов. — Я во всей «Панораме» только футляровские шахматные обозрения и читаю. Вернее, читал до сегодняшнего дня. Думал, один приличный автор во всей газете, а и тот оказался «коричневым».
— Он как-то даже в Доме печати набросился на одного журналиста, припомнил критик Михеев. — Как заорет: «Ах ты жидовская морда!». Скандал был — ого-го!
— И как же их редактор товарищ Швондер терпит такого сотрудника? — изумился Василий. — Он же позорит не только газету, но и весь журналистский цех.
— Ну, видимо, взгляды Футлярова не противоречат установкам «Панорамы», глубокомысленно заметил Михеев. — Впрочем, господина Футлярова отчасти можно понять. Когда-то он был подающим надежды шахматистом, но до гроссмейстера не дотянул, застрял на мастере ФИДЕ — всякий раз его опережал кто-то другой, и нередко… Ну, сами понимаете. Вот он и бесится.
— Ну так работал бы, тренировался, оттачивал мастерство — глядишь и выбился бы в гроссмейстеры, — пожал плечами Дубов. — А других винить, да еще и по национальному признаку…
— Вот ты ему это и объясни, — хихикнул Ивлев.
Василий глянул в сторону Футлярова — тот как ни в чем не бывало двигал пешки и фигуры.
— Кстати, о шахматах, — ехидно заметил Михеев. — Я слыхал, что как-то твои друзья лимоновцы заявились на заседание одного литературного общества и затеяли дискуссию на тему: «Кто такой Мандельштам — поэт или еврей?».
— Неправда! — бурно возмутился Ивлев. — Это не они, а баркашовцы. Вот те действительно сволочи, а эти — хорошие люди! Они меня пивом угостили!
— А по-моему, один черт, — заявил Михеев. Дубов был согласен с критиком, однако промолчал — его единственным желанием было поскорее и под благовидным предлогом покинуть сие мирное прибежище творческой интеллигенции.
* * *
Первым, что испытала Надежда Чаликова, войдя в рабочий кабинет старшего следователя городской прокуратуры, был шок: прямо на стене, чуть не до потолка, было развешано огромное красное знамя с серпом и молотом в белом круге. Прямо под кругом, будто под нимбом, за огромным столом восседала хозяйка кабинета — следователь Галина Виссарионовна Клякса, тщедушного вида пожилая дама с папироской в зубах.