В 1357 году, как известно, Педро осаждает замок Кабесона, где скрывались сторонники графа Трастамарского. Так как осада затянулась, десять молодых оруженосцев, одуревших от скуки, цинично требуют у коменданта крепости отдать им его жену и дочь, «чтобы развлечься с ними», а в противном случае они откроют ворота крепости кастильскому королю. Выслушав этот шантаж, комендант спрашивает мнение сведущих людей и церковников, которые, сославшись на поговорку: Permititur homicidium filii potius quam deditio[10] и на исторические прецеденты, высказываются по аналогии за то, чтобы все было принесено в жертву защиты замка. И несчастный комендант подчиняется…
Король Педро, узнав об этом, не может сдержать праведного гнева и просит коменданта обменять десять оруженосцев на десять своих идальго. Получив согласие коменданта, Педро приказывает четвертовать у себя на глазах этих молодых распутников, сжечь их останки и развеять пепел.
Суньига, добросовестный историк «Севильских хроник», обоснованно называет эти россказни глупыми и несерьезными. Но несмотря на это, Морето рассчитывает на легковерие публики, до сих пор готовой аплодировать государю, так благородно защищающему старых женщин, сапожников и отцов семейств.
Можно ли объяснить такое настойчивое стремление всех драматических авторов XVI и XVII веков представить короля Педро если не самым совершенным из правителей, то по крайней мере лучшим из деспотов желанием польстить королевской династии? Вероятно, нет, и прежде всего потому, что большинство этих авторов не раз доказывали свою независимость и мужество, а также потому, что ничто не говорит о том, что Карл V и его наследники беспокоились о доброй славе короля Педро так же, как это делала осторожная Изабелла. Для поддержания величия испанской короны это им было не нужно.
На самом деле авторы пьес, видимо, прислушались к чувству национальной гордости. Драматическое творчество этой эпохи, и в особенности произведения Лопе, в первую очередь глубоко национально. Объединение Испании, ее господство в Европе, ее военные успехи породили чувство гордости за страну и нацию, которое лучше всего выразил театр, постоянно прославляя героические деяния истории Кастилии и Арагона и величие их династий. Естественно, они стремились отмыть короля Педро от того пятна, которое легло на его память.
Легенда о борце за справедливость, перейдя от трудов историков к перу великих драматургов, накануне XVIII века получила распространение в народном сознании. Поднявшись еще на одну ступеньку, она неожиданно примет форму политической догмы.