— Что означает этот золотой знак? — спросил Акамие, облизнув пересохшие губы.
— Не помню точно. Вроде бы «жизнь», а может быть, «любовь».
— Разве это не одно и то же?
— Отнюдь не всегда, — заверил старик. — Впрочем, ты убедишься в этом на собственном опыте.
Акамие удивленно посмотрел на него.
— Нет-нет, не в этот раз. Бери порошок и отправляйся назад. Сколько можно тянуть?
— А что мне делать с порошком? — спросил Акамие, пряча коробочку за широкий пояс.
— Разведешь половину в чаше густого вина. Аттанского. Вообще это неважно, но Судьба любит симметрию.
— Значит, царь заболел из-за трона аттанских владык? — Акамие подивился безошибочности своего предчувствия.
— Неужели в Аттане царь не сделал больше ничего такого, за что ему следовало заболеть? — возразил старик.
Акамие смутился. Поймав Шана, он забрался в седло. Повернув коня в сторону Аз-Захры, оглянулся на старика.
— А я успею?
Старик рассмеялся.
— Теперь поздно об этом спрашивать. Поспеши и ни о чем не беспокойся. Судьба терпелива.
Акамие наклонился с седла, пораженный внезапной догадкой.
— Скажи, а ты не знал ли царевича Кунрайо?
— Помню, — кивнул старик. — Ох и упрямец был! Не хуже тебя, — и шлепнул Шана по крупу.
Иноходец, будто отдыхал всю ночь, резво пустился в обратный путь.
Когда края гор окрасились розовым, звонкие копыта Шана коснулись белой мостовой Аз-Захры. Ровный их перестук пригоршнями бусин рассыпался между глухих стен.
Акамие поправил сбившийся платок, плотнее подоткнул у виска край и безрадостно подумал, что привычной стала для него женская стыдливость. Не из боязни жестокого наказания прятал он лицо: не по себе было от мысли, что кто-то посторонний увидит его без покрывала. Эртхиа и Ханис не в счет. Акамие наконец знал, что значит: любить, как братьев.
Старик… И его Акамие не чувствовал чужим, хотя не мог назвать ни одним родственным именем.
И говорить с ним — будто по ту сторону жизни, в чудном задумчивом мире, неспешном и строгом, где лишь они вдвоем, и между ними — Судьба. И они втроем — и все уже здесь, и некуда спешить…
Шан, умный, сам вынес Акамие к воротам дворца. К закрытым воротам, в которые не стучат: перед одними они сами распахиваются настежь, другим приходится смиренно дожидаться, когда через открывшиеся ворота можно будет обратиться к привратнику. Должность это высокая и почетная: обладатель ее единолично решает, кто будет допущен к царю, чья просьба будет выслушана повелителем.
Акамие натянул поводья. Шан присел, подобрав передние ноги, злобно заржал: он не привык останавливаться у ворот.
Акамие крикнул стоявшим у ворот стражам: