Они суетились, как блохи. Танталь судорожно схватила меня за руку – я освободился, может быть, излишне грубо.
– Их слишком много, – сдавленно пробормотала бывшая комедиантка. – Дождитесь… стражи…
Я оттер ее плечом:
– Назад…
Глухо ударил топор по швартовочному канату. Лодка отчаливала, а на развязывание узлов, по-видимому, не было времени.
Я прыгнул.
Темнота не помешала мне – я приземлился как раз посреди палубы, суденышко качнулось, и я понял, что оно здорово перегружено.
– Жить надоело, смерды?
Ко мне обратились штук восемь рыл. Р-рогатая судьба, ну чисто на маскарад попал, в прыгающем свете фонарей хари мерзавцев представлялись заросшими звериными мордами…
Краем глаза я поймал движение за спиной. Мерзавец собирался напасть сзади, он уже, собственно, и напал; интересно знать, у кого он спер этот богатый, благородного вида кинжал. Честное оружие, оно не было выковано для того, чтобы бить в спину…
Клинок упал на палубу. Секундой раньше я в широком красивом развороте достал вооруженную руку носком сапога; сразу же заныли все мышцы и закололо в боку. Нет, шесть трактиров подряд не способствуют поддержанию формы… Слава Небу, что вокруг меня смыкаются всего лишь холопы, распоясавшиеся бандиты, годные на войну разве что с глупыми девчонками…
А может быть, я ошибаюсь?!
Тот, что нападал сзади, теперь отступил, скрылся за чужими спинами. У меня были теперь кинжал и шпага; хари, высвеченные мутным огнем, придвигались все ближе и, что самое неприятное, смыкались кольцом, и кто мне, интересно, прикроет спину?!
– Руби швартов! – рявкнул кто-то в темноте, рявкнул невнятно, будто рот у говорившего набит был волосами. – Этого – за борт!
Удары топора возобновились. Молодчикам ничего не стоило отчалить прямо сейчас и сообща прикончить меня посреди реки, так что желающим оплакать потомка Рекотарсов, буде такие найдутся, даже труп мой выловить не удастся; в пятне света, падавшем от кормы, я разглядел толстошеего молодчика, на груди у которого болтался амулет в виде человечьего глаза. Стеклянное око пялилось бессмысленно и безмятежно.
В ободранных кулаках многочисленной матросни засверкали короткие клинки – белым блеском, вроде как тусклая рыбья чешуя. Ну все, закрутилась карусель…
Все, что было съедено и выпито за сегодняшний вечер, теперь аукнулось, утяжеляя движения, размазывая реакцию, сбивая дыхание. Когда-то, упражняясь с двумя клинками, я вызывал восторг у своего учителя фехтования; если бы он увидел меня теперь, он искренне удивился, почему я до сих пор жив.
Я вертелся веретеном. Я отбрасывал нападающих таким образом, чтобы, падая, они увлекали за собой как можно больше своих разъяренных собратьев; первый момент боя, самый трудный для меня, миновал, и я с некоторым запозданием ощутил праведную ярость.