Поутру после попойки она его никогда не жалела, громко и отчетливо выговаривала за то, что он, Хохлов, совсем распустился, скоро начнет пропивать вещи и пропьет ее, Галчонка, нательный крестик и мамино колечко, что алкоголизм требует лечения, что Хохлов слабовольный, коль не может раз и навсегда бросить эту заразу.
Слабовольный Хохлов, пока она выговаривала ему, сидел на кровати, держал руками голову, чтобы не раскололась, большими пальцами еще придерживал глаза, чтобы не вылезли из орбит, качался из стороны в сторону и мечтал, чтобы Галчонок куда-нибудь сгинула вместе с ее холодным и острым, как гвозди, голосом, который впивался ему в череп.
Пить дома нельзя. Нужно опять ехать к Димону или на худой конец к Родионовне. У Лавровских тоже нельзя, там Света в некотором роде еще хуже Галчонка. Света в обличительных речах всегда нажимала на детей и их бедственное положение при папаше-алкоголике и его пьющих дружках!..
Хохлов сел. Теперь его занимал только один вопрос: как бы быстро и аккуратно напиться. Он даже представил себе стакан, круглый такой, с тяжелым дном, и в нем на три четверти виски – самый легкий путь к свободе!..
Виски в доме нет и быть не может, Галчонок повывела все запасы. Придется бежать в гастроном на площади, который нынче стал называться супермаркетом, но Хохлов отлично помнил, как в незапамятные времена за десять копеек там можно было купить молочный коктейль с легкой кружевной пенкой, которая поднималась над краем граненого стакана, и от одного вида этой пенки у маленького Хохлова начинали течь слюнки, а десять копеек были не всегда!
Хохлов проворно спустил ноги с дивана, скомкал лист, на котором недавно написал «Кузя» и «деньги». Нужно спешить, ибо неизвестно, когда прибудет Галчонок.
Он был уже в куртке, когда в дверь позвонили. Он на секунду замер, потом длинно и неслышно выругался сквозь зубы, но делать было нечего, только покориться. Он покорился и открыл.
– Мить, – с порога сказала Ольга Пилюгина, тяжело дыша. – Мить, они забрали Димона и думают, что это он убил Кузю.
– Кто?! – изумился Хохлов.
Он моментально позабыл про виски, про гастроном, про молочный коктейль, про все на свете. Ничего подобного он не ожидал.
Ольга сделала шаг, но не вошла, а привалилась плечом к косяку. У нее было бледное лицо, и только щеки горели с мороза.
Они стояли, смотрели друг на друга и молчали, а потом она спросила:
– Ты что, уходишь? Или только пришел?
– Я? – удивился Хохлов. Он лихорадочно соображал, кому и как могло прийти в голову, что Пилюгин убил Кузмина.
Да ну, бред, бред!..