И сразу же заснул. И спал без всяких сновидений. Утром я проснулся свежий, отдохнувший. Никого рядом со мной в землянке не было. Я сел, привалился спиной к стене и принялся ждать. Ждал я достаточно долго. Потом пришла Сьюгред и спросила:
– Ты голоден?
– Нет, – сказал я. – Вернусь, потом поем.
Она вздохнула. Я спросил:
– Ты боишься за отца?
Она кивнула. И я тогда… Нет! А я тогда подумал вот что: до чего же она красивая, красивее ее я никого не видел! Но красота нужна только рабыням. А дочерям свободных людей нужно золото, и чем больше золота, тем это лучше. Вот я вчера рассказывал о дочери Цемиссия. Говорят, что Цемиссий выделил ей приданого пять больших торговых кораблей-зерновозов, доверху груженых червонным золотом самой высокой пробы, поэтому у нее теперь от женихов нет отбою. Но разве можно сравнить Сьюгред и ту ярлиярлову дочь, о которой даже сами руммалийцы, не стесняясь, говорят, будто она…
Но дальше я думать не стал, а не удержался и сказал:
– А ты красивей всех! Не нужна мне никакая Руммалия!
И тут я встал, и подошел к ней – совсем близко! А она не стала от меня отстраняться. Тогда я ее поцеловал! И обнял!..
Нет! Не обнимал я Сьюгред и не целовал. А я только сказал:
– И ты будешь богаче всех. Вот, посмотри!
Я развязал кошель, достал тот самый – волшебный или, как называл его Белун, огненный – диргем, сжал и разжал ладонь… И на ней было уже два диргема! Потом я проделал то же самое еще раз и еще, и еще, и еще! Диргемов в моей руке было уже столько, что они начали рассыпаться на пол!
– Что это? – тихо воскликнула Сьюгред. – Колдовство?!
– Нет! – сказал я и засмеялся. – Это приданое. Тебе. Будь счастлива! – и с этими словами я передал ей волшебный диргем. Она, не отводя своих глаз от моих, взяла его и очень тихо, но очень взволнованно спросила:
– А ты?
– Я? – спросил я, как будто ничего не понял. – Прости, но я спешу!
Она зажмурилась. И вот тут я уже ее поцеловал! В Ярлграде у меня этих рабынь!.. Но, знаете… Да что вы знаете! Да что вы в этом понимаете! Я отстранился от нее и вышел из землянки.
Торстайн, Лузай, и еще четверо Торстайновых дружинников уже стояли неподалеку, на пригорке, и там ждали меня. Я подошел к ним и спросил:
– Где это будет? Здесь?
– Нет, – сердито ответил Торстайн. – Здесь и рабы будут глазеть на нас, и женщины. Зачем это? В сопку пойдем.
И мы пошли. Первым шел Торстайн, потом сразу я, потом Лузай, потом уже дружинники. Мы поднялись уже довольно высоко, когда Торстайн сказал:
– Здесь!
Место было ровное и чистое. Торстайн, перехватив мой взгляд, сказал: