За спиной Горбачева был уже первый съезд Советов с его неслыханной для страны демократией, были кровавые столкновения в Тбилиси. За спиной Горбачева был неурегулированный вопрос в Карабахе, когда осенью противостояние достигло пика и вылилось в январе в настоящую трагедию. Сначала в Баку пройдут погромы, а затем в город будут введены войска, которые начнут безжалостно расправляться с женщинами, детьми и стариками всех национальностей.
Разговоры Горбачева о перестройке раздражают его немецких коллег. Они видят, что происходит в бывшем Советском Союзе, что рухнула правящая партия в Польше, и им явно не хочется терять своих позиций в Восточной Германии. А Горбачев продолжает рассуждать о том, «какой мощный импульс получили все народы после Октября, воодушевленные социалистическими идеалами». Правда, и у него раздражение выливается в конкретные слова. В одном из интервью он вдруг заявляет, что «кое-кто старается принизить значение наших перемен, проблем, которые приходится нам решать». Этот намек Хонеккер не хочет понять, но понимает другое. Слова Горбачева о том, что нужно менять мышление, нужно отказаться от стереотипов «холодной войны», означают пересмотр Москвой германской политики, и это беспокоит Хонеккера более всего остального.
Он всегда недоверчиво относился к Москве, которая часто использовала ГДР в своих интересах. Он был оскорблен, когда в восемьдесят третьем ему «не рекомендовали» выезжать на переговоры в ФРГ. Хонеккер не мог забыть и простить подобные указания. Но он верил, что его страну не сдадут. Он верил в незыблемость порядка, установленного после второй мировой войны.
Однако Горбачев для себя уже многое решил. Именно тогда он приходит к осознанному решению поменять Эриха Хонеккера на другого лидера. При этом Гюнтер Миттаг, который заменяет часто болевшего Хонеккера, тоже не годился. Следовало искать среди более молодых, более гибких политиков. История сыграла с «архитекторами перестройки» злую шутку. Когда на посту руководителя государства и партии был заменен несгибаемый Эрих Хонеккер, не допускавший даже тени сомнения в деле построения социализма, повсеместно это было воспринято, как знак поражения, как шаг отступления. И выборы слишком гибкого Эгона Кренца, никогда в жизни и не мечтавшего о таком посте и, очевидно, растерявшегося с первых дней своего руководства, только усугубили общую панику.
Уже через несколько дней после того, как Стена падет, лидер христианских демократов, Лотар де Мезьяр, выступая на своем съезде, набравшись наглости, громогласно объявит, что «социализм — всего лишь пустая оболочка». Во времена Хонеккера такое заявление он бы не посмел сделать ни при каких обстоятельствах. Но изменение ситуации почувствовали не только политики.