Антоха отчаянно мотает головой.
— Найти?! Там?! Да там глубина метров сорок! Как мы его там найдем! Блин, вот это влипли!
— Он не мог так вот сразу утонуть, — резонно замечает Гарька. — Он бы нас позвал.
— Что делать-то будем? — спрашиваю я, и Венька шипит:
— Меньше ныть!
Он поворачивается и плывет обратно, следом, решительно вздохнув, плывет Гарька. Я медлю. Конечно, я волнуюсь за Рафика, но плыть обратно, нырять… мне кажется, это не только бесполезно, но и опасно. Противоположный берег, где дом, теперь очень, очень далеко, и позвать на помощь некого. А остров… доплыть до острова, вылезти, отдохнуть на мягком теплом песке, пока не придет паром… А Рафик… А кто такой Рафик?! Антоха смотрит на меня и, кажется, читает мои мысли.
— Мы его не найдем, — говорит он убежденно, и его голос дрожит. — Там же глубина дикая! Это все бесполезно! Все, хана нам! Слушай, Ленька, на остров надо плыть и на паром! Скажем, что мы его сегодня не видели! Пусть сами ищут! Иначе нам такое будет! Надо пацанам сказать! Ну чо они там ныряют?! Чо они там найдут?!
Я слушаю его и неожиданно мне становится жутко и противно, наверное, отчасти потому, что Антоха озвучил мои собственные мысли. Его руки мелькают под водой, и он вопросительно и нетерпеливо смотрит на меня. Куда только девались его яркие веснушки?! — Антоха бледен, как рыбье брюхо, и от его выцветших глаз уже не веет абсолютной надежностью. Я начинаю злиться, потому что знаю, что наверняка выгляжу сейчас точно также, а, возможно и еще более жалко. Я заставляю себя повернуться и плыву туда, где уже ведут безуспешные поиски Венька и Гарька. По дороге я громко выкрикиваю имя пропавшего друга — с каждым разом все громче и отчаянней, потому что все больше уверяюсь в том, что Рафик меня не слышит, что мы его уже не найдем. Но куда он мог вот так неожиданно, беззвучно пропасть?! Куда? Но ответить на этот вопрос некому, а река молчит — ей нет дела до наших забот.
Где Рафик? И есть ли кто-нибудь там, внизу?
Мы ныряем долго, но единственное, чего мы добиваемся, — это того, что глаза наливаются кровью и болят, словно в них насыпали песку, уши закладывает, а легкие, кажется, вот-вот лопнут. В конце концов, к нам присоединяется и Антоха, но ныряет он неглубоко и больше мешает, и все время твердит, чтобы мы прекратили это бесполезное занятие.
— Надо на берег, — уныло бубнит он. — Пусть с лодками его ищут, пусть посылают кого-нибудь.
— Ну, где же он?! — кричит Гарька, чуть не плача, и мне тоже хочется зареветь от отчаяния и безысходности, а еще от страха. Я ничего не понимаю, но как же я теперь жалею, что мы все это затеяли. Что мы скажем дома? Что мы скажем родителям Рафика?