Я уже смутно вижу Виту, но зато я хорошо вижу нечто другое — в мою сторону сверху вниз сквозь воду летит что-то большое и темное — это хвост уходящего вниз сома, и я инстинктивно только и успеваю выставить перед собой руки, в одной из которых судорожно зажат нож. А потом меня сметает, отбрасывает в сторону мощным, скользящим, холодным ударом. Сом исчезает, навсегда унося в себе нож Юй, устремляется вглубь стремительной огромной тенью, оставив за собой небольшое темное облачко крови, и вишневая рукоятка мелькает передо мной в последний раз — она торчит из сомовьего тела, словно диковинный, особенно крупный паразит. Он бросил Виту, и девчонка кувыркается там, внизу, в водяных вихрях, которые оставила после себя рыба. Я успеваю увидеть это только мельком, и сразу же рвусь вверх, к спасительному воздуху, потому что уже испытываю мучительное удушье. Я плыву, так бешено работая руками и ногами, что словно лезу вверх по невидимому канату, и, достигнув поверхности, выскакиваю над ней по пояс и жадно вдыхаю горячий воздух — еще и еще. Я никогда не думал, что летний волжанский воздух может быть таким вкусным. А после нескольких вдохов я снова ныряю. Вита на том же месте и даже еще немного в сознании — кое-как машет руками, пытаясь плыть, и я хватаю ее и тяну наверх.
Сложнее всего оказалось затащить Виту в лодку — находясь в воде, сделать это было никак невозможно. А мне хочется побыстрее оказаться в лодке, потому что сом может вернуться. Что такому великану перочинный нож, пусть даже и армейский? И поэтому, волоча за собой полузадохшуюся девчонку, я с трудом доплываю до «Казанки», которую за это время немного отнесло, хватаюсь за волочащееся весло, подтягиваю Виту, перекладываю на рукоять весла ее пальцы и прижимаю их сверху своими, заставляя взяться крепче.
— Держись! Ты слышишь?!! Держись за весло! Я сейчас!
Я хватаюсь за борт, кое-как переваливаю свое тело в лодку. Потом, быстро оглядевшись и не увидев нигде сома, я в несколько приемов, рывками затаскиваю в лодку Виту, и мы вместе валимся на мокрое дно, и тут ко мне снова приходит то отвратительно ощущение полета, и я проваливаюсь вместе с лодкой куда-то вниз, в густой белый туман, только и успев, что удивиться, — отчего это во рту так солоно, а по груди течет кровь…
Не знаю, сколько я пролежал в обмороке — думаю, недолго. А прихожу в себя от того, что Вита дергает меня за плечо и плачет, почти воет, и первая моя мысль похожа на торжествующий вопль: «Я удержал! Я ее вытащил!», вторая — испуганный вопрос «Где он?!» Я пытаюсь встать, но Вита тут же визжит и кидается мне на шею, и я, ойкнув, валюсь вместе с ней обратно.