Клодий рассеянно слушал юношу, ежевечерние беседы с которым стали уже обязательными, и как бы между делом поинтересовался, отстраненно наблюдая за реакцией мальчишки:
— Послушай, Лей, зачем тебе монастырь? Умом ты не обижен. Невеждой тоже не назовешь: в самом Реммии мало кто из плебса читать умеет. Да и боец из тебя уже сейчас не последний!
Лей краснел, бледнел, слушая себе славословия, — и не мог понять их причину.
Торопясь загладить неясности, пояснил:
— Я, славный трибун, Обители в вечное отдан. Ей и принадлежу.
— Ты раб, Лей? — Клодий вопросительно вскинул брови.
Статус мальчика его не смущал. Он приходился патроном уже пятнадцати предприимчивым, но верным вольноотпущеникам, благодаря чему еще не разорился до сих пор. Кроме того, если парень и впрямь окажется способен на многое — он всегда может усыновить его, умножив славу рода Северов и дав приток свежей молодой крови.
— Нет!!! Не знаю, — ресницы юноши дернулись, но монастырская школа была хорошей — на лице его ничего не отразилось. Он пояснил, — Я был старшим в семье, но мой отец отдал меня за долги служить Обители.
Это что-то новое! Хотя… глушь, дикость, варварство… У Клодия не было сыновей, но честь гражданина и патриция предписывала ему скорее самому броситься на меч, чем подвергнуть бесчестью свою фамилию.
— Вот как… — искренне посочувствовал трибун.
— Ничего… — Лей улыбнулся немного застенчиво, — Если бы не это, я до сих пор не знал бы ничего, кроме сохи и бороны!
— Теперь ты знаешь молитвы и монастырский уклад, — усмехнулся трибун.
— Не только! — возразил юноша, — Я умею сражаться, и раны кое-как присмотрю. А в монастыре есть книги — на всех языках мира!
Его по-северному светлые глаза горели восторгом. Клодий поразился. И лишний раз убедился, что мальчишка стоит того, что бы вытащить его из здешнего болота.
Далеко пойдет! Монахи свою роль уже исполнили, не позволив зачахнуть в крестьянском сыне уму и любознательности. Стоило пристроить его к делу, пока устав и вера еще не иссушили в нем жажду нового и большего, нежели отвела ему судьба.
— Догадываюсь, ты был прилежным учеником! Но неужели тебе не хотелось увидеть мир собственными глазами?
Юноша страшно смутился.
— Возможно, если бы я стал миссионером… Или прославился бы благочестием, что бы меня отправили наставником в дальние храмы…
Клодий усмехнулся тоске в его голосе: мальчишка и впрямь не так прост. Он, конечно, жаждет совершенства духа, но ради собственной цели. Одной этой фразы, было достаточно, что бы понять: свободное от молитв и тренировок время, юноша проводил над книгами, стремясь душой прочь из очерченного ему по рождению круга.