«Ты поверил, потому что увидел Меня».
– Сколько мучений, лишь бы сэкономить на посещении тату-салона! – приветливо говорю себе с порога.
Я говорю, и я же слушаю, потому что каким-то образом нахожусь в двух местах одновременно. На миг приподнимаюсь из-за накрытого для праздничного завтрака стола и выглядываю в холл. Но и продолжаю стоять рядом с красным плюшевым креслом с изувеченной шуйцей и окровавленным карандашом в деснице. Хочу приблизиться – к нему, к себе? Не знаю. Но и пошевелиться не могу. Он – я – кажется, тоже не может.
– Не могу пока ни выйти тебе навстречу, ни пригласить тебя присоединиться к трапезе. Сам знаешь.
Это правда. Сам знаю. Сам не могу – ни пригласить, ни присоединиться. Только говорить могу почему-то. В этом искусстве мне, кажется, нет равных. Вероятно, из таких вот болтунов и получаются после смерти духи, пригодные к общению со спиритами. Все равно с кем, все равно о чем, лишь бы болтать. И смех и грех…
– Но в следующий раз, когда ты придешь сюда наяву…
Он умолкает (я умолкаю). И так все ясно.
Фраваши жалки и велики, убоги и могущественны. Они <…> реют в небесах, закованные в металлические доспехи…
Проснувшись, обнаруживаю царапины на левой ладони – не кровавые, как следовало ожидать, а бледно-розовые следы словно бы давным-давно заживших ран. Но разобрать немецкое слово все еще можно. «Шёнефинг», – бормочу, торопливо разыскивая блокнот и хоть плохонький какой-нибудь пишущий предмет. В доме человека, разбогатевшего на торговле электроникой, такого добра, понятно, не водится. Хорошо хоть я, мелкий клептоман, ношу в карманах непонятно чье имущество – вот и ручка гелевая там оказалась. Сие мудреное стило оставляет на бумаге оранжевые, как брызги апельсинового сока, точки и полосы.
Ну вот, записал. Что дальше?
А дальше – чистый, ничем не замутненный восторг. Начало нового изумительного дня, роскошная аскеза холостяцкого утра: огненные и ледяные струи воды в душе, аромат сандаловой палочки в коридоре, стакан лилового виноградного сока, тревожащий ноздри кофейный дурман, полосатый шезлонг на балконе, игра в жмурки с солнечными зайчиками. Мне много не надо: довольно и того, что я есть пока, дышу, осязаю, обоняю, вижу, не понимаю ни черта, но знаю откуда-то, что так и надо. Такая уж у меня сейчас счастливая, глупая полоса наступила в жизни, которую я люблю с неистовой, бесшабашной страстью неофита.
После первой чашки кофе пытаюсь собраться с мыслями. Дурная работа: эта мелкая сволочь разбегается врассыпную. Обрывки мнений, суждений и выводов щекочут дальние окраины моего сознания, дразнятся, хихикают, как бесенята.