– Ладно, зови, чего уж, – донеслось сонно из кармана.
– А ты мальчик или девочка? – опять спросила Фафа шепотом.
В ответ доносилось только ровное тихое сопение.
Феофания Игоревна Костик бежала через сквер, придерживая карман рукой и стараясь сильно не подпрыгивать.
Тридцать Шестой сладко спал, подложив ладошку под щеку, и снились ему большие белые крылья и девочка Фафа. Как он парит над ней, высоко-высоко, и мягкая ажурная тень покрывает ее белобрысую ветреную головку.
Я полагаю, никому не надо объяснять, что такое воображаемые друзья.
Ее звали Элиза. Как в «Диких гусях» у Андерсена.
Она не любила спать в темноте, запах котлет, дождь и сидеть на унитазе, пока я рядом купаюсь в ванной.
От котлет я отказалась из солидарности, купалась быстро, пока Элиза ждала за дверью, и уговорила бабушку оставлять ночник у кровати.
Элиза боялась пауков, незнакомых мужчин и кильку в томате, у которой глазки.
Она волновалась, что может промочить ноги, что помидорная кожица может прилипнуть к нёбу и что мы пропустим мультики.
Я переносила ее через лужи, выковыривала у кильки глазки и чистила помидоры. Я осматривала углы на предмет паутины и знала наизусть программу телепередач.
Мне было семь лет, и я ее боготворила.
Не каждой девочке повезло иметь воображаемую подругу. И если в три года ты можешь говорить об этом открыто и все будут умиляться и снисходительно гладить тебя по голове, то в семь лет ты совершенно не готова к такому положению вещей.
Элиза была моей большой тайной и большой проблемой.
В семь лет у девочек уже есть свои дела и даже обязанности. В конце концов, девочки ходят в школу.
Элиза устраивала жуткие скандалы и горько плакала по утрам.
Пришлось запирать ее в шкафу, предварительно наобещав кучу вечерних игр и развлечений.
Элиза любила меня преданно и самозабвенно, но мстила жестоко и регулярно.
Она вырывала страницы из моих тетрадей, теряла зонтики и роняла на пол блюдца. Она вытаптывала астры под окном, отрывала пуговицы на моей куртке и выливала суп в унитаз. Она прятала колпачки от фломастеров, пачкала мои платья и съедала спрятанный в серванте шоколад. Мне попадало.
Я все ей прощала: она спасла мне жизнь.
Впервые я увидела Элизу в больнице. Я лежала в барокамере, утыканная капельницами и проводками. Элиза сидела рядом на стуле и пыталась отковырять пластырь у меня на запястье. Я не могла разговаривать и только удивленно поднимала брови.
– Сейчас все быстро поснимаем и пойдем домой! – сказала Элиза.
У нее плохо получалось. А потом пришли врачи и опять увезли меня в реанимацию. Но Элиза везде следовала за мной и говорила: