Осмотрев за день весь туристский Нью-Йорк, счастливцы в предвкушении дальнего плавания стали на якорь в баре, впервые за все время пребывания в отеле заказав не пепси-колу, а соду-виски. Напиток был омерзителен, нечто вроде скверного коньяка, разбавленного шипучкой. Оба морщились и пили: ведь им улыбалось счастье.
— А красиво оно улыбается, — сладко вздохнул Рослов.
Шпагин, хотя и занимающийся проблемами биологической радиосвязи, лично не обладал необходимыми для нее качествами: он не понял своего собеседника.
— Кто? — спросил он.
Рослов не ответил. Шпагин недоуменно оглядел пустоватый зал бара и снова спросил:
— Ты думаешь, она нам улыбается?
Теперь не понял Рослов:
— Кто?
— Девушка в красной кофточке.
В дверях между побуревшими от времени и пыли портьерами действительно стояла девушка — красный мак на песчаных дюнах; светло-соломенные волосы и такого же цвета юбка закрепляли впечатление. Зрительная ассоциация тотчас же подсказала Рослову, что оно вторично: он вспомнил шепот на скамьях симпозиума, когда эта же девушка подымалась на кафедру.
— Она нам улыбается, — сказал Рослов.
Шпагин опять не понял:
— А почему?
— Ты не можешь водить машину и изучать мышление. У тебя слишком медленные реакции. Попробуй ассоциативные связи. Кто делал сообщение о поисках мышления на основе виртуальных и реальных мезонов?
— Янина Желенска. — Шпагин хлопнул себя по лбу. — Я только сейчас ее разглядел. А докладик так себе: шаг вперед — два назад.
— По-моему, она идет к нам, — сказал Рослов.
— Зачем?
— Есть два объяснения — математическое и логическое. Первое — это естественное стремление для кибернетика к кодированию десятизначных чисел. Двоичная форма тройки — одиннадцать. А сегодня одиннадцатый день нашего пребывания в Нью-Йорке.
— Это уже мистика, а не математика.
— Предпочитаешь логику? Пожалуйста. Тогда не менее естественно стремление к общению с коллегами по ремеслу.
А девушка не спеша приближалась к их дальнему столику, необычная и чужая в здешнем дыму и сумеречности. У Шпагина перехватило дыхание.
— А как ты будешь с ней разговаривать? — совсем уже испуганно прошептал он.
— По-польски, человек, по-польски. Проше пана. Вшистко едно. Дзенькую. Еще не вем. В общем, не пепши, Петше, вепша пепшем…
Возражать Рослову было поздно: девушка уже подошла к ним.
— Если я присяду к вашему столику, панове не будут сердиться? — спросила она на чисто московском диалекте с еле заметным польским акцентом.
Рослов мгновенно нашелся:
— Будем счастливы, пани Желенска. Янина, если не ошибаюсь? А может, просто Яна?
— Давайте просто.