— Не связывайтесь со мной, дамочка, — оборвал он ее и, приложив к одной ноздре большой палец, подался вперед и выпустил из другой ноздри яркую струю. — Не связывайтесь со мной.
Она шла дальше, стараясь не думать о старике, пока рядом не притормозило такси и водитель, высунувшись в окно, не предложил ей свои услуги.
— Да, — ответила она. — Спасибо.
Ну не зашла к матери, успокаивала она себя, когда машина отъехала, это ничего не меняет. Старушка Пуки все равно молча лежала бы с выражением постоянного недовольства на лице. Она протянула бы руку за сигаретами, но при этом не улыбнулась бы, ничего бы не сказала, и, возможно, никак не показала бы, что она вообще узнала дочь.
Эмили выждала больше трех недель, прежде чем позвонить в Сент-Чарльз и узнать, выписали ли Сару. Позвонила она из офиса, в рабочее время, чтобы Тони наверняка не было дома.
— Ой, привет, Эмми… Да, я уже давно дома… Как кто?
— Я спросила, как дела.
— Всё хорошо. Здесь Тони-младший с женой и ее детьми, так что у нас небольшой сумасшедший дом. Она очень милая и сильно беременная. Мы помогаем им подыскать жилье, а пока они живут у нас.
— Ясно. Ты иногда давай о себе знать, Сара. Если я чем-то смогу… э-э… помочь, ты мне скажи.
И Сара дала о себе знать, хотя и не по телефону. Спустя какое-то время она прислала письмо. Конверт был надписан знакомым бойким почерком девушки, начинающей выезжать в свет, но само письмо было отпечатано на машинке и изобиловало исправлениями, сделанными шариковой ручкой.
Дорогая Эмми.
Я тебе пишу, а не звоню, потому что хочу опробовать пишущую машинку, которую Питер подарил мне на день рождения. Это переносной подержанный «Ундервуд», не без изъянов, но печатает! После того как я ее почищу и отрегулирую, она заработает как часы.
Родился мальчик! Восемь фунтов и семь унций. Он вылитый дедушка, мой муж. (Тони страшно злится, когда я это говорю, очень уж ему не хочется быть дедушкой.) Только что я закончила делать переносную детскую кроватку. Это первый и последний раз! В ход пошли большая бельевая корзина, поролон, плакированная ткань, простынное полотно, чертежные кнопки и немереное количество голубых лент. Не всякий человек отважился бы на такое, но спустя неделю все было закончено. Измученная, но торжествующая, я привезла ее в дом, который снимают Тони-младший с семьей, но никого там не застала. Два дня я возила это чертово сооружение в универсале, пока оно наконец не заняло свое законное место.
Всю эту неделю я по уши в ежевике. У нас добрых четверть акра под кустами, а на них огромные ягоды, которые так сами и просятся в кастрюлю. Я уже собрала, перемыла, сварила и заморозила пятнадцать литров сиропа и закатала двадцать банок с желе, а конца этому не видно. При этом сама я терпеть не могу ежевику. Я делаю это только потому, что хорошо запомнила слова одного альпиниста. Когда его спросили, зачем ему захотелось подняться на Эверест, этот человек ответил: «Потому что он есть».