— Заткнись! — обозлился Красюк. — Нотации и в колонии надоели.
— А это не нотации, — все так же задумчиво сказал Сизов. — Это правда. Тебе вот золотишко покоя не дает, а по мне хоть бы его и вовсе не было. Не совсем, конечно. Но золото для меня такое же ископаемое, как олово, что в касситерите, как уголь, железо, медь. В этих местах недра столь богаты, что дух захватывает. Еще Ломоносов предвидел: "Российское могущество будет прирастать Сибирью". Сейчас много рук тянется к нашим богатствам. Часто это руки хапуг. Но настанет время, и придут сюда другие люди…
— Зэки, — ехидно подсказал Красюк.
— И встанут тут города, пролягут железные дороги…
— Стройки коммунизма?
— Далась тебе эта рыночная пропаганда, — спокойно возразил Сизов. Просто стройки. Жизнь не может не развиваться. И представь себе: на этом самом месте, вот тут, на берегу озера — набережная, а на ней — ребятишки. И люди будут приходить сюда, любоваться озером…
Красюк слушал и дивился. Задремывал. Чудилось ему, что идет он по широкой набережной, а за озером не сопки, а горы из чистого золота, бери не хочу. Красюк побежал к горе, чтобы набить карманы дармовым золотишком, но тут откуда-то вывернулся Сизов, погрозил пальцем, как нашкодившему школьнику: "А что ты сделал для общества?" Красюк оттолкнул его, но тут навстречу ему вышел Дубов, сказал с хитрой подначкой: "Шаг влево, шаг вправо — считается побег…" Красюк решил, что лучше всего сыграть под дурачка, и заканючил, что не виноват, что заблудился. Но Дубов вдруг поднял обе руки и заревел страшно, по-медвежьи…
Красюк вскочил с противной дрожью во всем теле. Ночь была темная, как вчера, ни луны, ни звезд. Сизов суетился возле костра, валил в огонь охапки сучьев. А за черной стеной леса, совсем близко свирепо ревел медведь, скрипел когтями, драл сухую кору.
— Повадился, — сказал Сизов. — Теперь не отстанет.
— Чего ему надо?
— Поди пойми. Может, нашего кабана учуял, а может, просто хулиганит.
— Уходить надо.
— Не получится, если уж повадился. За нами пойдет.
— Чего ж делать-то?
— Одно остается — напугать.
Они кричали и вместе, и по отдельности, сердито и уверенно кричали, чтобы не выказать голосом страха: звери отлично понимают, когда их боятся. Но медведя эти крики не очень пугали. Пошумев, он сам по себе затих, исчез, не показавшись на опушке.
— Чем его напугаешь?
— Утром придумаем. Спи пока.
— А если он снова?
— Не придет. Похулиганил, и довольно. Медведь свою норму знает.
Утром они осмотрели лес, нашли исцарапанную медведем сосну. Медведь был громадный, до верхних царапин даже высокий Красюк рукой не доставал.