— Разве его напугаешь?
— А как говорил гражданин Дубов? Нет человека, к которому нельзя было бы подобрать ключик.
— Так то — человека.
— Попробуем применить это к медведю. Главное — его ошеломить. Если догадается о засаде — не испугается. Неожиданность — вот что нужно. Скажем, только он начал дерево царапать, а тут ему колом по башке…
— Ха! Кто его будет стеречь с этим колом?..
— Погоди, кажется, придумал, — сказал Сизов, осматривая сосну. Подсади-ка меня. И кинь веревку.
Он привязал веревку к концу длинного сука, затем принялся подрубать его. Дорубив до середины, спрыгнул на землю.
— Что удумал? — спросил Красюк.
— Сейчас поймешь.
Сизов потянул за веревку и надломил сук так, что он расщепился вдоль.
— Теперь вот что сделаем: привяжем камень побольше, подтянем его, захлестнем веревку вокруг ветки, проденем конец в расщепленное место, чтоб зажало.
— Ну и что?
— Если потянуть за надломленную ветку, конец веревки выскользнет, веревка раскрутится, и камень упадет.
— Ну и что? — снова спросил Красюк.
— Как только медведь начнет царапать сосну, мы потянем за ветку. Камень свалится ему на голову, с ним случится медвежья болезнь, он убежит и больше не вернется. Верное средство.
— Медвежья болезнь?
— Не слыхал? Другими словами, медведь наложит в штаны.
— Как бы нам не наложить. Хотел бы я знать, кто потянет за ветку.
— Если ты боишься, то я это сделаю. Отойду сколько можно с этой вот привязанной к ветке веревкой и буду ждать.
— А если он тебя найдет?
— Думаешь, он нас возле костра найти не мог? Боялся.
— Не нравится мне это.
— А ты всегда делаешь только то, что нравится?
— Давай хоть вместе затаимся.
Этого Сизов не ожидал. Что-то, видно, надломилось в Красюке, если заговорил о товариществе.
— Нет, Юра, вдвоем затаиться труднее. Ты, как вчера, спи на своем месте.
Но Красюк в эту ночь уснуть не мог. Полежал на ветках, от комаров голову телогрейкой, прислушиваясь. Тайга, как обычно, шуршала, стрекотала, вскрикивала разными голосами. Громче всех хохотал филин. И казалось Красюку, что филин хохочет над ним, запутавшимся в тайге, как и в жизни. В этой ночной угрюмости леса, наедине с самим собой, вдруг подумалось, что никогда не быть ему богатым. Даже если вынесет из тайги и продаст золото, то быстро спустит деньги, какие бы они ни были. Не умел он копить их, даже просто хранить не умел, это он знал за собой совершенно точно. И, уж конечно, не будет веселья. Какое веселье, когда за спиной побег. Рано или поздно поймают, и опять — пайка на лесоповале. И не на таком вольготном, как было.
— Нич-чего! — со злостью сказал Красюк. Он встал, подсел к костру, подбросил веток для дыма. — Ничего. Хоть день, да мой.