Он знал, что происходит там, за стеной. Будто сам видел.
Краевед валяется в пыли, смятый, как куль с тряпьем. Его топчут сапогами и бьют прикладами. Кровь. Грязь. Красные слюни. Выбитые зубы.
Потом его поднимают пинками. Он снова падает. Его опять бьют. Заставляют встать.
Гонят вдоль по улице.
Старик шатается. Но идет, превратившись в послушное, готовое ко всему животное.
– Уходят куда-то… К лесу вроде…
Но до леса они не дойдут. Иван знал, и знал наверняка, что будет дальше.
Там, через улицу, вдоль городка идет широкая отводная канава, куда по весне, в разлив, из местной речушки заходят глупые караси, и их, как сойдет паводок, можно брать руками.
До этой канавы и доведут возомнившего о себе невесть что краеведа.
– Стой!
Толстомордый Василь, зло стиснув зубы, прошипит:
– Сука…
И выстрелит старику в затылок. В той канаве тело и пролежит до осени, пока не зарядят дожди, вода не поднимется и не смоет то, что осталось от Семена Федоровича, к чертям собачьим. Вместе с аусвайсом и надеждой на новый порядок.
Иван знал, как это будет. И отлично понимал, что пока еще краевед жив, у него есть немного времени. Как только разъяренные КАПО вместе со стариком скрылись из виду, Иван подскочил к дверям, нашел слабое место в стене и что было сил принялся лупить по доскам ногой. Выбив изрядный кусок, он ухватился руками за изломанные края и начал раскачивать, тянуть и толкать дерево, стараясь расширить проем насколько возможно. Несмотря на то что доски шатались и скрипели, выломать их получилось не сразу. Треск совпал с близким выстрелом. Иван не рассчитал сил, упал на спину. Дыра в стене зияла острыми зубьями щепок. Несколько раз вдарив по ним ногой, Лопухин схватил Кольку за ворот и швырнул к пролому.
– Пошел!
– Дядь Вань! Я… А вы?! – В голосе парнишки послышались близкие слезы.
– Пошел, щенок! – зарычал Иван, выталкивая Кольку наружу. – Я с тобой пойду, пойду! Давай! – Он высунулся за выскочившим в дыру парнишкой и крикнул: – Беги! К лесу беги! Где документы я зарыл, помнишь?!
– Помню!
– Возьмешь их и дуй к чертовой матери! Найдешь наших, расскажешь про меня и что полегли пограничники как один! Все. И доктора я упустил! Все понял?! Пошел!
– Дядь Вань!
– Убью, сопляк! – заревел Лопухин и рванулся вперед, чувствуя, как впиваются в спину острые деревяшки.
Порыв его был так страшен, что Колька взвизгнул и кинулся наутек.
Иван ворочался, как медведь в берлоге, изо всех сил толкаясь ногами. Пытался развернуться так, чтобы проползти в образовавшуюся нору боком. Но чувствовал и понимал – не выбраться.