Теперь Номера, совсем не бессмертные, перли вперед во время атак, захватывали плацдармы, устраивали карательные операции… Последнее, впрочем, было интересно. Но эффективность?! Ее не было. Группировка таяла на глазах. Создавалось впечатление, что нечто сверхъестественное вставало против его солдат! Русские дрались как сумасшедшие, цепляясь за каждый бугорок, холмик, куст, будто от этого зависела судьба Вселенной. Однако Генрих полагал, что этим людям не доступен такой уровень мышления. Вселенная, огромная, бесконечная… это не для русских. Вся их жизнь, смысл существования ограничивались Родиной, своей землей, клочком суши. Довольно большим, к слову сказать, но все же… Этим, наверное, и объяснялась странная ярость, с которой огрызалась Брестская крепость, а из-за каждого дерева в тебя целились какие-то бородатые мужики, которым нет места в цивилизованном мире.
Одним словом – дикий народ.
Дикая страна.
Которую, увы, и обойти никак, и оставить нельзя, и терпеть невозможно!
И трижды прав фюрер, призывающий уничтожать неполноценный славянский народец. Прав! Европа не может жить спокойно, когда под боком ворочается эта жидовствующая помойка, полная варваров, всегда готовых уничтожить очередной Рим, каким бы великим он ни был.
Да, конечно, у каждого немца в сердце живет его Vaterland! Его Земля отцов! Где каждая травинка пропитана духом Нибелунгов, суровых готов, великой историей рыцарства, завоеваний и крестовых походов. Однако этот Vaterland – выше, больше, значительней, чем какая-нибудь деревушка в Баварии или рабочие кварталы Мюнхена. Немецкий Vaterland – это величественно, возвышенно, как эпос. Земля отцов охватывает весь мир и стремится к звездам! Потому что немецкий народ – это народ Вселенной. Основа. Столп, на котором держится все в мире.
Именно это – Родина! А не белобрысые березки, илистая речка да непонятная «травушка-муравушка». И только дикарь, бедный духом, станет драться за эту околесицу, будто бы это и есть то единственное, наделенное смыслом во всем мире!
Однако русские стояли насмерть в ситуациях, где не стал бы драться никто другой, – вопреки логике, вопреки страху и естественному для каждого человека желанию – жить. Иногда Лилленштайну, человеку, который заглянул на ту сторону смерти, казалось, что противостоят ему не солдаты, а существа высшие, особые, в чем-то подобные ему.
Это ощущение усилилось, когда пришло известие о том, что группа Номеров полностью, подчистую полегла во время штурма Брестской крепости.
Стойкость русских не вызывала уважения, скорее раздражение, злость на противника, который играет не по правилам. Который дерется там, где драться нельзя! И, главное, бьется насмерть за то, за что не бьется никто другой.