Все эти березки, родная земля, седые деревенские избы как принцип, как идея, как нечто более высокое, нежели любая цивилизованная мысль! Генриху казалось, что русские дерутся только потому, что они – русские. Так не делали французы, так не делали поляки! Так не делал никто!!!
Кроме русских.
И простой расчет говорил: ты должен уничтожить этот народ, если у тебя нет возможности переделать его под себя. А значит, Drang nach Osten был не просто войной, нет – это был Крестовый поход всего цивилизованного мира, который не закончится никогда. И только если само понятие «Россия» исчезнет в умах людей, пропадет и сгинет, тогда лишь остановятся орды очередных крестоносцев, за чьими плечами раскинулся кровавый закат. Но до того страшного часа они будут упорно, шаг за шагом, переть вперед, стараясь урвать жадными руками землю, что лежит под ногами людей, за широкими спинами которых неудержимо встает солнце!
Почему все пошло не так, как планировалось? Потому ли, что Третий рейх так и не раздобыл недостающие кусочки магической головоломки, которую его офицеры искали в военной Финляндии? Потому ли, что Копье судьбы так никто и не смог поднять? Хотя лежало, лежало на столе, тяжелое, будто вдавленное в камень… только руку протяни. Но нет, там и осталось, неведомо как попавшее под Вевельсбург, да там и похороненное под замком. Потому ли, что русские в финской гонке явно успели первыми, хотя никаких подтверждений тому, что эти дикари сумели воспользоваться руной, не было?
Или просто русский солдат, плюнув да помянув немца по матери, поднимался из окопа в самоубийственную атаку… Или просто матрос, закусив до зубовной боли ленточки бескозырки и свято веря, что в бушлате смерть не берет, бросался со связкой гранат под танк… Или просто летчик, когда уже пылал бензобак, направлял свою машину туда, где метался в ужасе враг, и держал штурвал до последнего…
Не за деньги. Не за идею или приказ, и даже не особенно-то веря в вечную жизнь, а потому что – иначе нельзя!
Потому что по-другому просто не бывает.
Фон Лилленштайн вздрогнул, открыл глаза и понял, что умудрился задремать. Забавно. От смерти его отделяет только несколько часов, а он спит, вместо того чтобы изводить себя страхом и сожалениями.
Генрих усмехнулся.
В этом смысле храпящий капрал оказался умнее всех. Он проспит самое ужасное время – ожидание казни. Которая сама по себе не так уж и страшна. К смерти быстро привыкаешь.
Штандартенфюрер осмотрелся. Ничего не изменилось. Все так же скучали неподалеку часовые. Все так же маялись пленные немцы.