– У меня секретный материал, – сказал Натан, поворачивая ручку двери от кабинета. – Я не могу записывать это даже в твоем присутствии. Я вернусь через минуту. – Он зашел внутрь и запер за собой дверь.
* * *
– Вы знаете, – Сандро ди Маласпига перегнулся через стол, – все время, пока я был у себя дома, я скучал по Флоренции. Это довольно странно, потому что я предпочитаю жить в Замке.
Они ужинали в ресторане высоко в горах около Фьезоле; из сада, где они сидели, открывался вид на один из самых красивых городов, которые когда-либо видела Катарина.
В его отсутствие она много о нем думала, и, когда он заехал за ней в гостиницу, она поразилась, как он красив, хотя в этой красоте ей чудилось что-то зловещее. Он был очень рад видеть ее, и ей пришлось, скрывая свой страх, притвориться, будто она тоже очень рада.
– Разве вы не любите Флоренцию? Она просто замечательна.
– Люблю, – сказал он, – но еще сильнее я люблю Маласпига. Там я вырос, там мой родной дом. Наверно, я очень скучал по вас, поэтому и спешил вернуться.
Его темные, почти черные глаза пристально за ней наблюдали: в их выражении она чувствовала что-то страстное и в то же время устрашающее. Сейчас он не был прикрыт своим обычным светским шармом, и она видела перед собой человека сильных страстей и непреклонной, воли.
– Может быть, – уклончиво сказала Катарина и отвернулась.
Рука со сверкающей на мизинце золотой печаткой придвинулась к ней ближе.
– Вам не нравится, когда я говорю такие вещи?
– Нет. Они меня смущают.
– В прошлый раз вы говорили о моей жене – не это ли причина?
– Да, конечно. – Она заставила себя отвернуться от сверкающей панорамы ночной Флоренции и взглянуть на него.
Он положил свою ладонь на ее руку.
– Вы заблуждаетесь, Катарина. Мы живем порознь вот уже многие годы, нас ничто больше не соединяет.
– Но разве она в этом виновата? – Ей вспомнились слова Джона Драйвера: «Она несчастна... Он обращается с ней совершенно непростительно». Она хорошо понимала, что он может быть очень жесток, язвителен или безразличен. Она ведь слышала пленку с их разговором. Она его жена, а он, презирая ее чувства, говорит, что желает кого-то другого...
– Если кто в этом виноват, то только она, – убежденно сказал он. – Не думаю, что вы мне поверите: вы истинная эмансипированная американка, всегда на стороне своего пола, против мужчин. Но на этот раз вы несправедливы. Я ничем не обязан Франческе.
– Мы родственники, – сказала Катарина. – Почему бы нам не оставить все как есть. Я не хочу никаких осложнений. К тому же я очень скоро уезжаю домой.