— Когда вы ели в последний раз?
Гнев охватил Викторию.
Он играл с нею. Просто потому что мог.
— Я здесь не для того, чтобы обсуждать мой аппетит, сэр.
— Но вы хотите есть.
Её желудок согласно заурчал.
— Нет, — соврала Виктория. — Я не хочу есть.
— Но вам известно чувство голода.
Она не признается в слабости этому мужчине, красота которого взывала ко всем женским инстинктам, которые она старалась подавить.
— Да, бывает, я забываю поесть.
Виктория прикончила чёрствую четвертушку буханки хлеба ещё три дня тому назад.
— Вы могли бы убить за деньги, мадемуазель?
Уличные проститутки иногда грабили и убивали клиентов, которых обслуживали.
Он подумал, что она уличная проститутка?
Неровный ноготь впился в её правую ладонь.
— Я могу заняться проституцией непосредственно этой ночью, сэр, но я не воровка и уж тем более не убийца. Вам нет нужды меня бояться.
— Вам доводилось убивать человека? — упорствовал он.
— Нет, — категорически отрезала она. Но у Виктории было такое желание.
Наблюдая, как день ото дня сокращаются её скудные сбережения, она хотела причинить боль мужчине, ответственному за все страдания, которые он вынесла из-за его действий.
— Вы бы стали меня умолять, мадемуазель?
Холодок, пробегающий по позвоночнику Виктории, теперь разрастался у неё в груди.
— Нет, — отчетливо сказала она. Решительно. Удерживая его взгляд. — Нет, я не стану умолять вас.
Как ни стала бы умолять любого другого мужчину.
Горящее полено упало в камине. Столпы искр устремились в дымоход.
— Снимите платье.
Желудок Виктории заурчал, подло напоминая о её смертности.
Если он возьмет её, она может умереть.
Если он не возьмет её, она умрет.
От холода. От голода.
Или, возможно, её убьют ради плаща и ботинок, чтобы кто-то смог пережить на лондонских улицах ещё одну ночь, ещё одну неделю, еще один месяц.
Чувствуя себя так, будто она сторонний наблюдатель, Виктория потянулась к лифу платья. Она видела свои действия серебристыми глазами.
Покрасневшими обветренными пальцами Виктория расстегнула одну пуговицу, вторую, третью… За расстёгнутым коричневым шерстяным лифом платья показалась бледная кожа. Основание шеи… ложбинка между грудями… изгиб живота, скорее впалого, чем округлого…
Глубоко вздохнув, Виктория повела плечами. Жёсткая шерсть каскадом скользнула со спины и бедер, распластавшись вокруг ног.
На ней не было ни женской сорочки, ни корсета, ни нижней юбки, чтобы прикрыть ягодицы.
Эти вещи также были проданы на Сент-Джайлс Стрит.
Она распрямила плечи, сознавая не столько свое сбившееся дыхание, сколько то, что на бёдрах болтаются мешковатые шелковые панталоны, шерстяные чулки сморщились на коленях, а полуботинки натёрли лодыжки.