Саша проснулся. Он догадался, что заснул незаметно для себя, и ещё недолго сонно улыбался, смакуя уходящую нежность этого сна… и вдруг как обожгло: хороший сон! Он сразу и не понял, а теперь чуть не вскочил от радости — хороший сон! Отброшено всё то, что мучило его — и страха больше нет. Победа! Страха нет. Почти победа — надо только эту сволочь всю добить, загнать обратно в подземелье, чтобы не совалась больше, чтобы сдохла там!..
Ну, ладно, сволочь. Вы нарвались. Здесь и сдохнете! Здесь ваш конец, и я вас больше не боюсь, и ваших брызг я тоже не боюсь — то грязь, такая же, как вы: вы сами грязь, и флюгер ваш показывает тоже в грязь. Но я вас больше не боюсь. Боялся, да. А теперь нет. Бояться грязи!.. Раздавлю!
Затишье за дверью незаметно переросло в оживление. Там забубнили, затопотали, послышался скрип отодвигаемых стульев, шаги — и дверь открылась от толчка, обрисовав в своём проёме фигуру второго разводящего, младшего сержанта Равиля Хамидуллина.
— Подъём, — негромко и корректно сказал Равиль: уважал своего одногодка Саню Раскатова. Уважал и уважение это подчёркивал. Над душой стоять не стал, а удалился в комнату начальника караула.
Саша поднялся в секунду. Страха нет. Свирепая радость и нетерпение. Стало весело. Сунув ноги в шлёпанцы, подхватил сапоги с накрученными на их голенища портянками, отнёс в сушилку, взял стоявшие там другие, горячие, удовлетворённо хмыкнул, стал обуваться.
Из комнаты начкара возник Хамидуллин. Увидя, что Раскатов встал и собирается, младший сержант преобразился, как по мановению руки. Вид и походка стали другими. Теперь это был неукротимый начальник. Активным шагом устремился к встающим, щёлкнул выключателем и сердито крикнул:
— Живее, тараканы!.. Что сказано? Не слышали, что ли?.. — и после паузы сакраментальное: — Долбить вас некому, и мне некогда!
Тёплая сухая материя ласково облегала ноги. Потуже обкрутив голенностопы, Саша натянул сапоги, потоптался на месте, уминая портяночную конструкцию. Застегнул верхнюю пуговицу кителя.
Явился Хроменков. Мятый, сонный, недовольный. Портупейная сбруя съехала набок, мундир свалялся неопрятными складками. Брюхо, перевалив через ремень, нависло над чреслами.
— Быстрей давай, Хамидуллин, — бормотнул начкар и зевнул — резко, точно куснул воздух. В глубине рта тускло блеснуло золото зубной коронки. — Горелов!
Из кухни неторопливо прибыл первый разводящий сержант Горелов, рослый флегматичный малый. Остановился, выжидательно глядя на Хроменкова.
— Товарищ прапорщик! Так я отбиваюсь? — весело крикнул Хамидуллин. На сей раз в голосе его была бойкая фамильярность расторопного подчинённого. — Время!