Граф Дежан по очереди вызывал обвиняемых:
— Что вы можете заявить в свое оправдание? Пожилые служаки могли только перечислить перед судьями заслуги боевого прошлого, а граф Дежан кричал на них:
— Этого мало! Теперь каждый француз имеет заслуги… Бедный Сулье перечислял битвы, в которых участвовал; щупая свое тело, он вспоминал уже забытые контузии и раны.
Но граф Фрошо уже звонил в колокольчик.
— Слово предоставляется защите! — торжественно возвестил он и показал на пустые ряды адвокатских кресел.
— Стыдитесь! — выкрикнул Мале. — Ни один адвокат Парижа даже не явился на этот суд, все они придавлены страхом за свои лощеные шкуры… О какой защите может идти речь? Разве же человек, выступивший на защиту прав Человека, может нуждаться в какой-либо защите?
— Мале, замолчите, — потребовал Дежан.
— Нет, — возвысил голос Мале, — патриоты не нуждаются в адвокатах. Они торжествуют или же погибают…
Судебное заседание длилось весь день 27 октября, и только в четыре часа утра следующего дня был оглашен приговор. Из 24-х обвиняемых в заговоре против империи 14 человек были приговорены к смерти. Первым назвали Мале, вторым Лагори.
Лагори схватил толстую книгу, запустив ее в судей.
— Так, — выкрикнул он, — вы лучше запомните человека, которого посылаете в могилу!..
Далее следовали имена Гидаля, полковника Сулье, капитана Пиккереля (Ровиго лично отомстил ему), лейтенанта Ренье, капрала Рато и корсиканца Боккеямпе… Приговор по делу о мятеже читался очень долго, и Гидаль слушал его с большим вниманием, склонив набок голову. Лишь когда речь зашла о конфискации имущества приговоренных, он радостно загоготал.
— Вот ты, ворюга, и попался на этом! — громогласно заявил он, хлопнув себя по животу. — Смотри: вот здесь мое единственное имущество, и оно всегда при мне… На этот раз я обещаю оставить его специально для тебя — в параше! Бойся, как бы его не расхватали другие, более алчные…
* * *
В ночь накануне казни многие спать вообще не ложились и писали письма. Мале же сказал тюремщикам:
— Стоит ли отдыхать накануне вечности?.. О чем он думал в последние часы жизни, можно только догадываться: никаких записок после себя он не оставил. Около трех часов дня 29 октября перед тюрьмой Аббатства остановились шесть просторных экипажей. Смертников вывели во двор.
Мале сразу шагнул к Лагори и Гидалю:
— Не имеете ли зла на меня за всю эту историю? Лагори промолчал, Гидаль же хмуро ответил:
— История, конечно, с дерьмовым концом. Но надо же было показать этим выскочкам, на что мы, филадельфы, способны!
Боккеямпе, завидев Мале, крикнул ему: