Она представляла себе, как пойдет, например, в управление кадрами РККА, и первый же вопрос, который ей там зададут — кем она Коле приходится. Разве она вправе будет назваться его невестой, ведь он сказал: “Мы с тобой поженимся” только один раз. Может быть, он давно нашел себе другую невесту или у него вообще уже есть жена, а о Вере он даже думать забыл. О том, что у Коли есть жена, она думала очень часто и удивлялась себе, что совсем не ревнует, только грустит. Так что искать Колю она не стала, но и потом, через много-много лет его помнила, и помнила, что он ей сказал в Найденовском парке.
На допросе у Ерошкина Соловьев, едва речь зашла о Вере, сделался почти так же безразличен и холоден, как днем раньше был Горбылев, и Ерошкина это даже слегка позабавило. Разговаривать о Вере Соловьев явно не хотел. Он сказал лишь, и то после нескольких напоминаний, что да, действительно, больше двадцати лет назад он познакомился с восемнадцатилетней девушкой, вчерашней гимназисткой, и около месяца за ней ухаживал и то не всерьез, не по-настоящему, а так, время проводил. Ерошкин ему на это ответил, что из показаний Веры ясно следует, что ухаживал за ней Соловьев вполне серьезно, а не просто флиртовал, как он пытается представить дело; за неделю до отправки на Восточный фронт даже делал ей предложение, причем сказал, что они будут обязательно венчаться в церкви — что уж может быть серьезнее. “Да, — ответил Соловьев, — я ей действительно сказал, что хочу, чтобы она стала моей женой, но сделал это только потому, что видел, как она хочет это услышать. Я же знал, — добавил он, — что скоро буду отправлен на фронт, а шансов вернуться оттуда у меня немного. Может быть, вначале убьют белые, может, красные, когда догадаются, что я давно работаю на белых, или когда буду переходить линию фронта, или уже когда буду воевать за белых. В общем, ее это обрадует, а я мало чем рискую”. — “Ну, хорошо, — согласился Ерошкин, — допустим, что это так, и все же я очень надеюсь, что завтра, когда я вам сообщу суть того дела, из-за которого вас привезли на Лубянку, разговаривать нам станет легче”. Он поднял трубку телефона, чтобы вызвать конвой, а пока, чтобы подчеркнуть, что зла он подследственному не желает, пододвинул к Соловьеву пачку “Казбека”.
На следующий день он в течение пяти часов излагал Соловьеву все перипетии Вериной жизни и то, на какую помощь от него они хотели бы рассчитывать. Разумеется, он сказал ему, чего вправе ожидать сам Соловьев, если согласится. В случае честного, добросовестного содействия, даже при неудаче, — свобода. В случае же успеха — естественно, Вера, плюс свобода, плюс хорошая квартира в любом городе Союза, хоть в Ялте, хоть в Москве, уточнил Ерошкин, плюс полное финансовое благополучие и еще гарантия, что до конца жизни ни его, ни Веру никто и пальцем не тронет.