— Ну, Мария Понтыкина, удружила ты мне! — горестно воскликнул Аркадий, пока еще не догадываясь, что Бублик являлся замаскированным эмиссаром, посланным Машей в стан врага в отместку за шлимовскую командировку.
Аркаша соскочил с кровати, и наглый котяра, к его удивлению, тут же сполз с подушки. Кровать у Аркадия, как и полагалось холостяку, была просторная, двойная, комфортабельная. Редактор с удовольствием ее застилал роскошным гобеленовым покрывалом (и с еще большим удовольствием разукомплектовывал — когда были гости).
Фокус с покрывалом Бублик воспринял, видимо, как игру. Он бросался на него, цеплял когтями, не давал ложиться ровно и без складочек.
— Прекрати! А ну, брысь! Свали, зараза! — ругался Аркадий, не в силах справиться с игривостью, обуявшей противного кота. — А, да пропади все пропадом! — расстроенно швырнул он на кровать покрывало и направился в ванную.
Но не успел Аркаша выйти из комнаты, как раздался треск, грохот, звон. Это Бублик, ринувшись вслед за своим новым попечителем, зацепился за электрический шнур и снес с тумбочки лампу. Антикварную лампу под абажуром из молочно-белого стекла, за которую Аркаша отвалил четыреста пятьдесят долларов!
Если можно было бы соединить в одно целое скорбь всех солдатских матерей, всех покинутых возлюбленных, всех обездоленных и страждущих и для верности возвести эту сумму в десятую степень — да, именно такое выражение глаз было сейчас у Бублика. Казалось, на паркет гилермановской спальни вот-вот брызнут горькие кошачьи слезы. Бублик даже попытался издать звук, отдаленно напоминающий сочувственный стон, или скрип пронзенного молнией дерева, или… Аркаша махнул рукой и, ничего не сказав, вышел. В мужественном молчании он принял на плечи свой крест.
Бублик тут же воспрянул духом, беззаботно махнул серым хвостом и, довольный и радостный, поскакал следом.
Олеся заснула только под утро, потому что, во-первых, не была ни йогом, ни бомжем и спать на голых досках не привыкла, а во-вторых, размышления о превратностях судьбы окружили ее плотным кольцом, тянули к лицу невесомые темные лапы и отгоняли сон. Лидировала, несомненно, мысль о страданиях Игоря, отца и Никитишны. Они, должно быть, решили, что Олесю похитили. Ее, конечно, на самом деле похитили, но беспечные алкоголики Гена и Федя, взявшие напрокат Олесин джип и саму Олесю, от идеи потребовать выкуп за девушку были так же далеки, как Америка от процветания в годы Великой депрессии. Они просто хотели выпить шампанского в компании с красивой девчонкой и покататься. «Сволочи!» — нелицеприятно думала Олеся и ужасалась стремительным темпам своей деградации — еще позавчера слово «сволочь» отсутствовало в ее лексиконе.