* * *
Титрус стоял у окна своей спальни и смотрел, как над площадью Дома Правления плотными потоками разливался алый свет Бетельгейзе, начинался ленивый, густой рассвет. Отчего-то именно в эти минуты, когда сквозь плотное облачное марево прорывались световые потоки, Титрус ощущал небывалую тоску отлученного от жизни человека. Он мало что знал о Земле, зато многое успел узнать о демонах. Единственные, кого он не опасался, были Апрель и Грэм, он был уверен, что знает их так же хорошо, как свою тоску в рассветные минуты. Он стоял у окна и думал о том, что у него осталась лишь одна мечта – увидеть земную церковь и понять, каким образом она построена, чтобы возвести нечто подобное на Альхене, где было лишь несколько храмовых, воздвигнутых звезде Бетельгейзе.
* * *
Выйдя из коридора, Грэм никак не мог отдышаться, запах приторный и горький одновременно, казалось, пропитал всё его существо. Захария достал из мешка чистую тряпицу и подал Грэму – у него носом шла кровь. Синего цвета.
– Мы на месте?
– Не совсем, немного пройти придется.
Грэм сложил испачканный платок и убрал в нагрудный карман куртки. Демон не должен разбрасываться своей кровью – это он усвоил с самого детства.
– Здесь уже не такой яркий свет, правда?
Они стояли у подножья рыжих скал, походивших на завалившиеся на бок огромные ступени.
– Правда, – Грэм рассматривал скалы. – За ними начинается сумрак?
– Видимо, да. Идем?
– Погоди, хочу взять из Тарты живой огонь.
Захария промолчал, он ни при каких обстоятельствах не стал бы связываться с непредсказуемым подземным миром Тарты. Для Грэма такой опыт тоже был первым, но он был полон какой-то злой решимости и уверенности что все, чего он захочет, получится.
Захария отошел в сторону и присел на гладкий оранжевый валун, напоминающий лысую макушку великана. Грэм встал на колени, опустил голову и что-то беззвучно зашептал, осторожно касаясь ладонями каменистой почвы. Он поглаживал землю так осторожно и неуверенно, словно был слепцом, впервые вышедшим из дома. Захария почувствовал, как сгустился воздух вокруг, стало трудно дышать, а виски сдавило так, что казалось еще немного и голова треснет, как пустая скорлупа. Тело налилось тяжестью и перестало слушаться, Захария будто превратился в мыслящий предмет, в нарост на валуне. Ужас, обуявший его метался по неподвижному телу, не находя выхода, он не мог даже закрыть глаза – не опускались веки. Тем временем побелевшие губы Грэма продолжали что-то нашептывать, плечи его опустились, он сгорбился, будто земля неудержимо его притягивала, ладони всё ощупывали и ощупывали каменистую почву с редкими пучками сухих трав. Внезапно раздался тихий глубинный гул, он быстро нарастал, земля дрогнула, под руками Грэма стал надуваться горячий земляной пузырь, он пошел трещинами и рассыпался. Из образовавшейся воронки полыхнуло пламя, и в воздухе завис яркий огненный сгусток с чертами прекрасного женского лица. Без сил Грэм опустился на землю и перевел дух. Оцепенение постепенно стало покидать Захарию.