Они сидели в небольшом храме и ждали. Их по-прежнему было всего девять, а без десятого утреннюю службу начинать не полагалось. Престарелый председатель конгрегации Яков Вассерман был облачен в церемониальные одежды, а только что пришедший молодой раввин Дэвид Смолл ещё не успел переодеться. Он выпростал левую руку из рукава пиджака и закатал рукав сорочки до самой подмышки, потом прикрепил к предплечью рядом с сердцем маленький черный ларец с изречениями из Священного писания, семь раз обмотав тфилин вокруг локтя и трижды — вокруг ладони, чтобы получить фигуру, напоминающую первую букву Священного имени. Наконец он обхватил тфилином средний палец, и получилось кольцо — знак божественной принадлежности. Аккуратно пристроив второй тфилин на голове, раввин в точности исполнил все требования Библии: "И укрепишь ты его (Слово Божье) в виде знака на руке твоей, и станет оно пред очами твоими".
Все остальные были в отороченных шелком церемониальных талитах и черных кипах. Они сидели маленькими группами, о чем-то болтали, праздно листали молитвенники и время от времени сверяли часы с круглыми ходиками на стене.
Полностью готовый к утренней службе раввин мерил шагами центральный проход — не раздраженно, а как человек, слишком рано пришедший на вокзал, и иногда улавливал обрывки разговоров, то деловых, то семейных. Кто-то обсуждал детей, кто-то оценивал вероятность победы "Красных носков" в чемпионате. Едва ли такие беседы приличествуют людям, ждущим начала молитвы, подумал раввин, но тотчас одернул себя. Разве избыточное благочестие — не грех? Разве не должен человек вкушать от радостей жизни? А труд, семья и отдых от трудов — суть её радости. Раввину не исполнилось ещё и тридцати, но ему были присущи самоуглубленность и вдумчивость. Он вечно задавался всевозможными вопросами, после чего принимался подвергать их сомнению. И ничего не мог с собой сделать.
Ходивший куда-то мистер Вассерман вернулся в зал.
— Только что звонил Эйбу Райху, — сообщил он. — Говорит, будет минут через десять.
Толстенький пожилой коротышка Бен Шварц проворно вскочил со скамьи.
— Ну, с меня довольно, — пробормотал он. — Если для миньяна не хватает этого сукина сына Райха, я лучше помолюсь дома.
Вассерман бросился за Шварцем и нагнал его в конце прохода.
— Неужели ты уйдешь, Бен? Тогда и после приезда Райха нас будет всего девять.
— Извини, Яков, — сердито буркнул Шварц. — Я должен идти. У меня важная встреча.
Вассерман развел руками.
— Ты пришел, чтобы сказать Кадиш за упокой души твоего отца. Что это за встреча, которую нельзя отложить на несколько минут ради почестей родителю? — Шестидесятипятилетний Вассерман был едва ли не самым старшим членом конгрегации и говорил с каким-то странным акцентом. Слова-то он произносил правильно, но было заметно, что это требует немалых усилий. Заметив колебания Шварца, старик добавил: — К тому же, у меня сегодня тоже Кадиш.
