– Надеюсь, ты не включила полчаса наставничества по наложению швов в этот ценнейший документ. – Томас постучал пальцем по анкете. – Институтские буквоеды вряд ли одобрят такое рвение – ведь это не способствует рентабельности клиники. Да и графы такой нет.
Беатриче в задумчивости кусала губу.
– Я написала об этом в графе «Разное». В конце концов, у нас клиническая больница, и если мы не будем помогать студентам, вряд ли из них получатся хорошие врачи. Думаю, со мной согласились бы даже эти буквоеды.
– Послушай, Беа, не всякому дано заниматься хирургией. – Томас пустился в рассуждения, стряхнув пепел в пепельницу, до краев наполненную окурками. – Кстати, в этом я согласен с нашими буквоедами. Сначала надо определить приоритеты и решить, с кем стоит возиться, а с кем – нет.
Беатриче подняла глаза от анкеты и улыбнулась.
– И как же ты это собираешься делать?
Томас прищурился и затянулся сигаретой.
– А ты спроси у садовода, как он отличает хорошие семена от сорняков. Что же касается нашей профессии, то у меня свои критерии отбора: выдержка, хватка, креативность, талант импровизации, сноровка, чувство юмора, высокий IQ…
– Ты забыл про высокомерие и цинизм, – перебила его Беатриче, но Томас пропустил это мимо ушей.
– …уверенность в себе, чувство ответственности, – продолжал он, – индивидуальность, готовность рисковать. У кого есть эти качества – тот может быть хирургом. Все остальные… – Он развел руками.
– А Мартина?
Томас покачал головой.
– Однозначно сорняк. Пускай идет в терапию, неврологию или психиатрию. Пойми, я не утверждаю, что она дура. Но в хирургии ей делать нечего.
В глубине души Беатриче и сама так думала. Мартина мягкая, чувствительная девушка. К тому же предпочитает беседовать с пациентами, а не практиковать за операционным столом. А это не лучшие качества для хирурга. И все-таки…
– Если бы ты видел меня во время моей первой операции, ты бы думал иначе…
– Нет, Беа. Ты прирожденный хирург. До мозга костей. С этим надо родиться.
Беатриче не могла сдержать улыбки.
– Ты мне льстишь. Это, конечно…
Ее прервал телефонный звонок.
– Брайтенрайтер, – сквозь зубы процедил в трубку Томас, не вынимая сигареты изо рта. – Да, конечно. Сейчас ее дам. Она сидит напротив меня. Это тебя, Беатриче. Твоя мать.
Беатриче нахмурилась. Она запретила матери звонить ей в больницу – даже когда четырехлетняя Мишель требовала маму. Девочке приходилось терпеливо ждать ее возвращения с работы. Звонок из дома всегда означал что-то срочное – несчастный случай или что-то в этом роде. К тому же ее шеф не очень приветствовал такие звонки. Беатриче встала и взяла трубку.