– Мадемуазель Смит? Пайп, если кому-то нравятся жилистые девицы? – предположила Элпью, сидевшая у стола в своей новой комнате. – Вирджиния? Как она, кстати?
– Воплощенная уверенность. Сегодня утром я села с ней и попыталась просветить насчет отношений между мужчинами и женщинами, но она рассмеялась мне в лицо и сказала, что я просто ревную. – Графиня воздела руки. – Да, он привлекателен и уверен в своей мужской доблести. Но если она ищет мужа, резвиться с грумом… – Графиня умолкла. За это она ответственности не несет.
– Значит, мадам, ее не слишком потрясла смерть леди Мердо-Мактавиш?
– По-моему, наше дитя живет в своем собственном мире. Мы не успели и минуты поговорить на эту тему, как она снова начала перечислять достоинства своего черноволосого красавца.
Элпью записала имя Вирджинии.
– А другие наши красотки – это Пайп и мадемуазель Смит.
– Ну, если угодно. Ни одну из них не сочли бы красивой во времена моей молодости. Слишком тощие. Мужчины любят пышные формы.
Элпью вынула свои выписки и разложила их рядом.
– В Апокалипсисе я постоянно натыкаюсь на слова: «Я есмь Альфа и Омега». Что это значит?
– Это по-гречески, Элпью. Первая и последняя буквы греческого алфавита.
Элпью написала «А» и «Z».
– Нет. – Взяв перо, графиня зачеркнула «А» и «Z». – Заглавные буквы выглядят comme са… [92] – Она написала «А» и «W». – А строчные выглядят вот так… – И она добавила «а» и «ω».
Элпью уставилась на буквы.
– Значит, А в любом случае такое же, как английское.
– Да, похоже.
– Что-нибудь еще они обозначают?
– Как правило, они символизируют первое и последнее.
– Ну да. – Элпью пососала кончик пера. – В Библии так и сказано. «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний». Почему вы хотели увидеть эти игральные карты, миледи?
– Лишь вчера вечером Изабелла объяснила мне, что каждая из них что-нибудь означает. – Графиня сидела под окошком в комнате Элпью, глядя на замок, высившийся по другую сторону оживленной площади. – Меня до сих пор трясет, а тебя?
– У меня, миледи, только одно желание – сбежать от всего этого. Вернуться домой.
– Что мы можем сделать? Мы уже пытались, и вот что из этого вышло.
Внизу лоточники и уличные торговцы расхваливали свои товары по-английски и по-французски; ржали лошади, тащившие тяжелые фургоны; носились дети, игравшие в мяч.
– Не верится, что произошла такая ужасная трагедия, а жизнь идет своим чередом.
– Разве французы не поднимают тревогу из-за убийства, как это делаем мы в Лондоне, миледи? Где констебли? Судья? Или так ничего и не сделают и еще одна бедная женщина будет похоронена, а само убийство предано забвению, как до этого с Аурелией?