— Ты согласен мне помочь?
— В чем?
— Скажем, мне нужна охрана для заключения сделки.
— Ну что ж, ты авансом заплатила охраннику…
— Не надо так шутить. Я знаю: ты не откажешь мне. — Флора как всегда успела прочесть его мысли. — Но нам надо торопиться, нас ждут.
* * *
— Позволь, — едва касаясь шеи теплыми пальцами, Флора повязала Егору грубую, как кольчуга, повязку.
Странный галстук походил на удавку, вязанную из серебряной проволоки.
— Это настоящая сицилийская гарота — пропуск в высшее общество. Там, куда мы едем, нужно быть при полном параде.
После душа Флора накинула искрящийся черный плащ. Вся ее одежда состояла из этого странного одеяния. Затканный звездами плащ шуршал, как сухой тростник, при каждом ее движении. Алые шелковые перчатки доставали до нежных мраморных локотков. Черные распущенные волосы плясали в такт походке. Они спустились в гараж, и Флора села за руль серебристого автомобиля.
— Ты сказала, что предстоит сделка, — напомнил Севергин, поправляя жесткий узел между ключиц.
— Объявился богатый коллекционер, он разыскивал Никаса и через общих знакомых вышел на меня. Предлагает за портрет Лады, тот самый, единственный, ни больше ни меньше, миллион. Но у меня такое чувство, что я имею дело с маньяком.
— Миллион рублей?
— Долларов.
— Кто этот тайный Крез?
— Курт Порохью — гражданин Германии. Он коллекционирует полотна с «историями». У него уже есть пророческий портрет сгоревшей актрисы, написанный ее мужем-художником. В его коллекции есть даже печально известное полотно Дали. Несколько лет назад немецкая полиция задержала убийцу, который из расчлененных тел своих жертв составлял копию этой картины. Похоже, Порохью не блефует и готов отвалить деньги.
Егора насторожили сухость и равнодушие Флоры, и все эти странные переходы от страсти — к пространным лекциям, от признаний — к деловым расчетам. Она так и не ответила, почему теперь носит медальон, которого прежде на ней не было. Может, этот серебряный знак передается по тайной цепи, и она заменила свою сестру у незримого алтаря Великой Богини? Кто знает… Но миллион за портрет убитой девушки! Будь она жива, портрет не вырос бы в цене так высоко.
— Ты собираешься продать портрет?
— Я имею полное право им распорядиться, — уклончиво и жестко ответила Флора. — Но у меня такое чувство, что после смерти Лады частица ее жизни перешла в этот холст, и он налился опасной инфернальной силой. Когда я вижу это полотно, мне хочется его сжечь, — она смутилась, точно проговорившись, и добавила чужим хриплым голосом: — Прости, я не должна была этого говорить…