К этому широкому явлению относится и то, что называется монтаж, – изменение смысла сцены в зависимости от того, где ее помещают, она находится рядом с той или рядом с другой сценой, моментом действия.
Монтаж – метод жизни.
Ребенок воспринимает мир сперва перевернутым, потом он его восстанавливает; но он уже смонтирован.
Я перечислил вещи, явления не для того, чтобы сказать, что они одинаковы. Нет.
Они разно характеризуют; они существуют как разно характеризующие.
И маска, и смена масок на виду зрителей, и обращение к зрителю нарисованного непрерывного однохарактерного явления – все это черты одного метода искусства рождения.
Романы Диккенса, маски, которые создали, отчеканили мимику героев Англии, сделали их друг для друга понятными.
Это путь познания героя.
Или явления.
Так Гоголь сменой образов точно найденного украинского барокко описывает Днепр при «разной погоде».
Говорит о ширине Днепра, и так как пространство широты – это черта жизни птиц, которые преодолевают пространство морей и материков, и Гоголь решается сказать – редкая птица долетает до середины Днепра.
Всех птиц знаем, но никто не спорит с определением ширины широкой реки, мы только радуемся широте образа.
Жизнь в движении.
Невский проспект в разное время, и судьба художника, и судьба людей – мертвых душ, крестьян, описанных Гоголем после покупки Чичиковым, – конечно, это видение, это способ видения Гоголя.
Многократность анализа, многократность явлений, которые берутся в их анализе, – энергия заблуждения, это путь к истине в искусстве.
Это энергия поиска и одновременно анализа.
В искусстве ответ «пять» нередко «премилая вещица».
В арабской сказке эта милая вещь обнажена и как бы пародирована в рассказе о том, как в смерти одного человека справедливо упрекали несколько разных людей разных национальностей, а потом мертвый ожил; фантастика сказки входит в фантастику описания далеких стран и превращается в реальное путешествие.
Вещь, сущность освещения Вселенной, различность движений – искусство иногда может прийти туда, где еще не был ученый.
Ведь и алхимик утверждал, что дважды два или дважды три – это пять.
Ведь и в смене возрастов, как в смене погоды, есть неосознаваемое нами движение.
Пишу после многих попыток дать определение искусства.
Думаю, что в некоторых строках моей книги есть точность, а там, где нет точности, это путь оглядывания самой жизни.
Не шутливо, как не шутливо само искусство.
Черновики Толстого, тонны бумаги, отрицающие характеристики, ирония, с которой дается не только Наполеон, но и Кутузов, – мир, понятый как любовь, это и есть жизнь.