Понтий молчал. Вот уж воистину – Кочубей на пытке!
– Если ты ей понравишься, тебе очень повезет, – продолжала Алёна, с любопытством наблюдая за телом Понтия и диву даваясь стойкости некоторых его мышц. – Домового дочка всегда красавица и всегда юная. Ежели она тебя полюбит, это будет вечная любовь. Во сне станет тебе являться, поддерживая твою страсть. Потом начнет приходить к тебе явно, и начнется между вами бурная связь. Ты должен знать, что дочь домового ненасытна и ревнива в высшей степени, а в своей любви постоянна и неумолима. Она всегда с любовником, даже прилюдно, ибо незрима ни для кого, кроме него, и ни один шаг его не является для него тайною.
Алёна сделала паузу, давая Понтию возможность ужаснуться такой перспективе, но тот по-прежнему молчал.
«Точно, извращенец!» – подумала писательница сердито и продолжила свои старшилки:
– Коли мужчина, наскучив столь странной любовью, бросит дочь домового, она отомстит ему: безумными сновидениями с ума сведет или доведет до самоубийства того, кто послабее... Ну что, зову к тебе красавицу? Или передумал ты с ней любезничать?
Понтий задергался и что-то пробормотал. Наконец-то отверз, так сказать, уста свои! Что он говорил, Алёне слышно не было, однако в бессвязном бормотании послышались ей нотки сомнительные. Неужели не поверил в пылкость дочери домового? А может быть, его взволновали некие технические несообразности предложенного сношения? Что ж, он прав, а вот Алёна об этом не подумала. Ничего, сейчас все будет объяснено...
– Ох и верткая она, дочка домового! – с восхищением воскликнула наша изобретательная героиня, у которой фантазия работала без остановки. – Ну чисто циркачка! Да что я говорю – чисто обезьяна заморская, Чита какая-нибудь, – не удержалась Алёна от малой толики ехидства. Может, конечно, не стоило этак пробалтываться, однако она, во-первых, не смогла удержаться, а во-вторых, надеялась, что в таком положении, как сейчас, Понтий вряд ли станет зацикливаться на мелочах. – Хотя нет, им и не снилось то, что она проделывает. Вот как встанет на руки да как примет тебя в лоно свое, стоя вверх ногами, так ты и завизжишь от удовольствия, ранее не знаемого.
Она сделала паузу. Понтий опять умолк! Признаваться в том, что так хотела услышать Алёна, он, понятное дело, не собирался.
«Черт, да что же парень молчит, как топор?! – в бешенстве подумала наша героиня, которой вдруг надоело изображать из себя гестаповку и сексуальную извращенку. – Неужто и в самом деле ему охота испытать того-этого, того-самого с нечистой силой? Экстремал несчастный! Диву даюсь, как у воинствующей монастырки Зиновии мог уродиться племянник с такой склонностью к язычеству. Что же, всякие вывихи сознания нынче в моде. Ладно хоть не сатанист. А впрочем, кто его знает! Чем бы его еще пронять, чтобы он испугался и раскололся, наконец?»