— Мать твою за ногу и об колено, деда медного по чайнику! Чтоб вас, уродов, вошь лобковая заела! Ф-фу ты, черт!
— Да, — раздался позади него негромкий интеллигентный голос, заставивший лейтенанта непроизвольно подпрыгнуть и схватиться за карман, где лежал пистолет, — неловко получилось. Но, с другой стороны, вы не виноваты. Нынешняя молодежь — это что-то особенное. Я имею в виду, конечно же, их половую распущенность.
Сиваков резко обернулся. На поляне было темно, но он успел разглядеть длинные волосы и тусклый блеск массивных, на пол-лица, очков. В следующее мгновение раздался короткий треск, и лейтенант ощутил болезненный удар, сотрясший буквально каждую клетку его тела. Парализованные электрическим разрядом нервы онемели, лишив разом одеревеневшее тело подвижности и отрезав мозг от органов восприятия. Потеряв сознание, участковый инспектор Сиваков без единого звука упал на землю.
Ущербная луна выглянула из-за деревьев в тот самый момент, когда обутые в поношенные кроссовки ноги участкового, бороздя пятками утоптанную землю, скрылись в малиннике. На какое-то время на поляне воцарилась тишина, а потом кусты раздвинулись, и из них показалась темноволосая девица в сопровождении бритоголового увальня лет восемнадцати. Оглядевшись, девица заметила белевшие на темном фоне травы трусики, вороватым движением подхватила их и вместе со своим приятелем скрылась в лесу. Когда шум их шагов затих в отдалении, в кустах раздался едва слышный шорох, и над похожими на рыбьи скелеты стеблями малинника, тускло блестя в лунном свете, взметнулось узкое стальное лезвие.
* * *
— Перестань скулить! — жестко сказала Анна Александровна. — Слушать противно, честное слово! Не хочешь думать о себе — подумай о ребенке. Прекрати вести себя, как последняя корова, иначе я просто уйду.
Смотрела она при этом почему-то не на дочь, а в окно, но молодая женщина, сидевшая на диване, уткнувшись лицом в ладони, естественно, не могла этого видеть.
Слова Анны Александровны подействовали на нее, как внезапный удар хлыста. Она подняла к матери распухшее от слез лицо, которое при иных обстоятельствах могло показаться довольно милым и даже красивым, и с недоумением уставилась на нее расширившимися от незаслуженной обиды глазами. Руки ее при этом неосознанным движением бережно обхватили сильно выпирающий вперед живот, словно она стремилась защитить своего еще не родившегося ребенка от всех невзгод, которые сулил ему холодный и жестокий мир, в котором даже матери способны говорить такие слова своим беременным и к тому же только что овдовевшим дочерям.