Кое-как отряхнув мокрый снег со своей потертой кожанки, Тюха вздохнул и, треща кустами, полез за шапкой. Его ноги при этом почти по колено проваливались в изрядно осевшие, но все еще довольно глубокие сугробы. Малахов наклонился, поднял свою папку и рукавом стер с нее снег. Пятый снова достал сигареты, закурил сам и угостил Малахова.
— Винишка бы сейчас, — сказал он. — Слышь, Тюха, может, скинемся?
Тюха не ответил. Он даже перестал трещать кустами и хрустеть снегом. Приятели посмотрели на него с легким недоумением. Тюха стоял спиной к ним метрах в десяти от тропинки, уставившись на что-то у себя под ногами. Пятому и Малахову были видны только его туго обтянутые потертой кожанкой плечи и коротко остриженный затылок с торчащими красными ушами. Поначалу Пятый решил, что Тюха никак не может отыскать свой знаменитый головной убор, но Пантюхин стоял столбом и даже не вертел головой, озираясь по сторонам. Впечатление было такое, будто Тюха ни с того ни с сего впал в столбняк, а то и вовсе превратился в одну из тех дурацких деревянных скульптур, которые устанавливают на детских площадках в скверах и дворах.
— Эй, Тюха! — позвал Малахов. — Слышь, ты чего? Чепу свою потерял, что ли?
Пантюхин молчал, продолжая стоять совершенно неподвижно. Где-то в отдалении хрипло каркнула ворона. Пятого вдруг передернуло, словно кто-то плеснул ему за шиворот ледяной воды. Из всех троих он был самым сообразительным, и поза Тюхи с каждой секундой нравилась ему все меньше. Он уже начал понимать, что произошло что-то непредвиденное.
Тюха вдруг начал пятиться, спиной вперед возвращаясь на тропинку. Примерно на полпути он зацепился ногой за какую-то деревяшку, которая сломалась с гнилым треском. Пантюхин покачнулся и взмахнул руками, удерживая равновесие.
— Ты чего, Тюха? — повторил Малахов. На этот раз Пантюхин обернулся. Пятому показалось, что широкое лицо Тюхи сделалось непривычно вытянутым и острым, а цвет его почти не отличался от цвета ноздреватых мартовских сугробов. На этом грязно-белом фоне расширенные глаза Тюхи выглядели ненормально большими и темными.
— Блин, — выдохнул Тюха, с трудом разлепив синевато-белые губы.
Остановившись на приятелях, его глаза приобрели более или менее осмысленное выражение. Повернувшись спиной к тому, что лежало в сугробе, Тюха с треском и пыхтением устремился к тропинке, разгребая ногами рыхлый снег и отмахиваясь руками от хлещущих со всех сторон мокрых ветвей. Он торопился так, словно боялся, что его вот-вот схватят сзади за ногу точь-в-точь как он схватил Малахова пару минут назад. Он даже рот разинул от напряжения, и, глядя на его перекошенную физиономию, Пятый окончательно понял, что их сегодняшняя прогулка не задалась с самого начала.