Мы медленно обходим двор. Я отмечаю про себя пока что и старый пятиэтажный дом с его подъездом, и то, что с этого двора прекрасно виден недалекий купол Елоховской церкви, а также… впрочем, к сараям надо подойти поближе. Всего их четыре. Нет, пять. Стоят они неровным рядом возле глухой кирпичной стены какого-то дома, выходящего фасадом в соседний двор. Один сарай повыше, другой шире, третий выступает вперед. На всех, конечно, висят замки, один прямо-таки пудовый, старинный, словно от купеческих лабазов оставшийся.
Подходим ближе, и я убеждаюсь, что на всех сараях замки на месте и скобы тоже и взламывать их никто как будто не собирался.
— М-да, — качает головой Егор Иванович. — Скажи на милость. Вроде бы все сошлось, а вот на тебе, замочки, видать, целы…
Но в тоне его я не улавливаю никакой досады, наоборот, в нем сквозит даже некоторое облегчение. Я Егора Ивановича, конечно, вполне понимаю. Но… Леха не мог придумать такой двор, с этими зелеными воротами, церковью, сараями… Не мог. Тут я убежден.
Я подхожу к крайнему из сараев и с силой дергаю замок. Еще раз. Потом пытаюсь его выкрутить, повернуть. Все напрасно. Замок держит надежно. Тогда я перехожу к следующему сараю. Хватаюсь за замок. То же самое. Как я ни стараюсь, замок остается на месте. И третий сарай оказывается запертым так же крепко. Но четвертый…
Тот самый громадный, поистине амбарный замок, который я заметил еще издали, вдруг под легким нажимом вместе с одной из петель отваливается в сторону. Я на секунду даже застываю от неожиданности и стараюсь унять волнение. Егор Иванович за моей спиной тихо ойкает. Я оглядываюсь и как можно спокойнее говорю:
— Оставайся, Егор Иванович. Обожди тут. Поохраняй. А я, пожалуй, пойду позвоню.
— Не сомневаешься, выходит? — упавшим голосом спрашивает он.
— Не сомневаюсь, — говорю я и иду звонить.
…Через полчаса двор наполняется людьми. Дежурная оперативная группа нашего управления, следователь прокуратуры, ребята из районного отделения, понятые. Поодаль толпятся жильцы соседних домов и, конечно, вездесущие мальчишки, которых загадочный телеграф созвал, кажется, со всей округи. Их внимание больше всего привлекает наш огромный красавец Марс, он сидит смирно возле проводника, вывалив набок красный язык и щурясь от солнца. Кажется, и он понимает, что вряд ли ему тут будет работа, события разыгрались три дня назад, и все следы давно, конечно, утеряны.
Тем временем мы открываем дверь сарая и, светя фонарями, начинаем осмотр. И наконец, в углу, за грудой досок, я обнаруживаю тело. Человек лежит в неестественной позе, с задранной брючиной, подвернув обе руки под себя. Он в расстегнутом зимнем пальто, без шапки. Синее, в пятнах лицо, остекленевшие глаза, черные волосы прилипли к мраморно-белому, в прожилках лбу. Фотограф делает нужные снимки, затем тело выносят на середину сарая, над ним нагибается врач, рассматривает что-то, потом безнадежно машет рукой и говорит следователю: