Хлюпик устал выдираться. Теперь он не сопротивлялся, шел, словно потерянный. Мне оставалось только тащить его, как козла на веревке. Сзади, чуть приглушенный туманом, послышался задумчивый голос:
Fix me a drink, make it a strong one,
Hey comrade, a drink, make it a long one,
My hands are shaking and my feet are numb,
My head is aching and the bar's going round,
And I'm so down, in this foreign town.
[8]Хлюпик снова задергался. Еще сильнее, чем раньше. Я что есть силы стиснул пальцы, зная, что делаю больно. Очень больно. Но его это не остановило.
— Отпусти! — зашипел он. — Отпусти, Угрюмый!
— Не дергайся, — произнес я таким ледяным тоном, что услышь меня сейчас Мунлайт, попросил бы две варежки и шарфик.
— Ты что, не понимаешь? — Хлюпик задергался еще сильнее. — Ты не понимаешь? Он там из-за меня. Я там должен был быть. Я!
— Ты ему не поможешь. Ему никто не сможет помочь. Я даже не знаю, во что он вляпался. Никогда не слышал о таком.
Хлюпик зарычал и попытался вывернуться. Я понял, что еще немного, и мне не хватит силы его удерживать.
Tonight there's a band, it ain't such a bad one,
Play me a song, don't make it a sad one,
I can't even talk to these Russian girls,
The beer is lousy and the food is worse,
And it's so damn cold, yes it's so damn cold,
I know it's hard to believe,
But I haven't been warm for a week.
[9]— Пусти! — дико заорал Хлюпик и вцепился зубами мне в руку.
Я скрежетнул зубами, едва сдерживаясь, чтоб не заорать, и, памятуя о недавнем опыте, вполсилы засадил ему в ухо. Хлюпик дернулся и безвольно обвис, как будто толкавшая его на подвиги батарейка растратила последний заряд.
Ничего нельзя сделать. Никто ему ничем не поможет. Ни Хлюпик, ни я, ни военные, ни ученые, ни сталкеры. Никто.
Кажется, я говорил это вслух. Наверное, для Хлюпика, который шатался из стороны в сторону и двигался только потому, что я продолжал тащить его вперед с упертостью волжского бурлака. А может, я пытался убедить в этом самого себя.
А в спину все неслось:
Moonlight and vodka, takes me away,
Midnight in Moscow is lunchtime in L.A.
Ooh play, boys, play…
Я еще долго слышал эту песню. Даже когда мы ушли на такое расстояние, что услышать Мунлайта было в принципе невозможно. Даже если б он решил орать во весь голос в мегафон.
Туман рассеивался. Скоро его не осталось почти что вовсе. Лишь легкое напоминание. Тогда я остановился, отпустил Хлюпика и без сил опустился на землю. Усталость навалилась новой волной. Болело подранное плечо, ныла нога, гудело в голове и звенело в ушах.
Хлюпик стоял рядом и смотрел на меня остекленелым взглядом.