— Полярная?
— Да… Мы четыре ночи по ней из окружения выходили, и только молили, чтобы за тучами не скрылась. Когда война, мир сужается, уже мало что чувствуешь, хотя и видишь больше. А тут смотришь в небо, на вечный свет, и страх куда-то уходит, и понимаешь, что жизнь твоя не может просто так оборваться. Ну, тело, конечно, может миной разорвать, или снайпер насквозь продырявить, и даже память может отшибить, но есть что-то тайное, глубокое. Оно останется…
Румяной снегириной стайкой мелькнули новогодние праздники. Ни Алексей, ни Сашка не знали, когда наступил Новый год, Рождество, но каждый день добавлял света. Только на Крещение они опамятовали. Сашка хозяйничала в избушке, превратившись в очаровательную барышню-крестьянку. И Алексей вдруг расцвел, словно кто-то плеснул в него живой водой и веселой силой. Глаза, прежде глубокие, тихие, с затаенной горечью, теперь смотрели с игривой и грозной лаской, едва он задевал взглядом Сашку. За эту зиму он стал крепче и шире в кости, словно добрал недоданную силу, и если появлялся в Ярыни на своих лесничьих розвальнях, то, как и положено деревенскому ухарю, стоя правил белой невысокой, но откормленной кобылкой. Да так лихо, что на перестук копыт и гиканье сбегалось все свободное на этот час женское население, завистливо провожая глазами молодого лесничего.
На Крещение Сашка затеяла купание в проруби. Солнце уже спряталось за лес, и ясный закат разлился в половину неба. В проруби дробился ранний месяц, тонкой паутинкой плавал лед. Сашка мялась, не решаясь раздеться на морозе.
— Знаешь, я слышала, что в крещенскую ночь небеса раскрываются и ангелы слышат наши желания. — Она посмотрела в ясную вечернюю синеву.
— Мне больше нечего желать, — сказал Алексей.
Он разделся и стоял босиком на твердом ледяном припае.
— Я счастлив и, пожалуй, просил бы только одного, чтобы ничего не менялось в моей и твоей жизни: ты, этот лес, река, небо, и звезды.
Мороз покусывал пятки, когда бежали они с обрыва к темной, выдолбленной крестом полынье.
В первую секунду вода обожгла, сдавила тело, и потешно барахтаясь и повизгивая, как щенок, Сашка едва не порезалась колкими льдинками. Алексей помог ей выбраться.
— Ух здорово! — едва выдохнула она. Все занялось в ней пожаром, и, позабыв себя, она понеслась по хрупкому снежку. С разбегу прыгнула в сугроб и уж потом обтерлась, и вся жаркая, полыхающая, не чувствуя морозца, оделась.
Алексей неловко уцепившись за ледяной край выбрался из проруби. Сашка, раззадоренная купанием, принялась его обтирать.
— Эй, поосторожнее, — шутливо прикрикнул он.