Дальнейший маршрут вертолет прошел, четко выдерживая высоту и курс. Никто из десантников не обсуждал события последних часов. Все слишком устали, чтобы размениваться на разговоры. Только на аэродроме, уже после посадки, когда четырехлопастные винты машины устало кружились на холостых оборотах, к Плескачеву подошел капитан Верещагин.
Протянув ладонь для рукопожатия, он сказал только два слова:
– Спасибо, сержант.
Маленький домик притаился под сенью старой липы в самом конце улицы. Уютное жилье, расположенное в черте города, имело все атрибуты сельской усадьбы, включая сад и огород. Навес, служивший продолжением веранды, оплетали лозы дикого винограда. В десяти метрах от него располагался искусственный пруд с забетонированными стенами. В пруду лениво плескались набравшие вес карпы. Сразу за водоемом начинался фруктовый сад и огород. Все это великолепие принадлежало Юлиной тетушке, женщине трудолюбивой и неизбалованной радостями жизни.
Дом и хозяйство отстроил ее отец на месте пепелища дома предков. В годы войны на этом рубеже остановили немцев, стремившихся подмять под себя весь Кавказ и выйти к бакинским нефтепромыслам.
Вернувшись с войны, он год за годом обустраивал свой быт по собственному плану и в соответствии со своими представлениями о достойной жизни. Юлькин дед войну закончил в Восточной Пруссии, где собственными глазами видел ухоженные дома немецких бюргеров. На родине он попытался приблизиться к недостижимому образцу. Но построить бюргерский особняк при советском строе было невозможно. То и дело на стройку закатывал какой-нибудь начальник с метром в руке и начинал тщательно подсчитывать то размер веранды, то общую площадь. Потом он начинал уныло зудеть, что многие советские люди живут в бараках, что надо строить заводы, поднимать народное хозяйство и вообще нечего разводить частнособственнические настроения. Тогда Юлькин дед удалялся в недостроенный дом, а оттуда уже выходил в военном френче с полным иконостасом орденов и медалей. На правой стороне пестрели красные и желтые нашивки, обозначающие два легких и два тяжелых ранения.
Багровея и звеня наградами, дед наступал на чиновника и не стеснялся в выражениях:
– Ты, сучий потрох, будешь боевому офицеру указывать, какой глубины подвал копать? Будешь решать, строить или не строить мне мансарду?.. Да этот орден мне лично маршал Рокоссовский к гимнастерке прикручивал. И он не спрашивал, какой глубины мои солдаты окопы рыли, чтобы плацдарм за Вислой удержать.
Чиновник, испуганный гневной отповедью ветерана и еще больше упоминанием громкой фамилии славного военачальника, убирался от греха подальше. А дед упорно вел свое строительство до самой смерти.