К утру, как только рассеялись сумерки, подошло подкрепление. Несколько «вертушек», мотострелковая рота и отряд спецназа КГБ «Каскад». «Духи» были окончательно задавлены, некоторые взяты в плен.
– Знаешь, кого у арыка завалили? – спросил один из бойцов спецназа КГБ у Гнедича, когда бой закончился.
– Нет, – искренне ответил тот.
– Это был мушавер, – ответил «каскадовец».
– Кто? – переспросил стоявший рядом солдат-первогодок.
– Инструктор, – пояснил за «каскадовца» Гнедич.
– Не простой инструктор. Китаец. Мы за ним не первый год охотимся, – пояснил боец КГБ, – зверь редкостный. Интересно, кто его?
– Я, – ответил Гнедич.
– Ну ты лихой! – аж присвистнул «каскадовец». – Считай, звезду героя заслужил!
Героя Гнедичу зажали, но Красной Звездой наградили. Помимо китайского мушавера в отряде были наемники из Африки, того же Китая и даже Японии. Отборные головорезы, чем и объяснялась их редкая боевая дерзость. Среди трофеев были обнаружены кинокамеры, пленки и средства для их проявления и печати, дорогие фотоаппараты. А также весьма интересный фотоальбом с образцами нашей военной техники, в основном самолетов и вертолетов. Вне всяких сомнений, наемники выполняли еще и разведывательно-шпионские задания. На следующий день из Москвы прибыли специалисты-переводчики с японского, а также африканских языков. Однако все лавры победителей достались афганским военным, которых в ущелье не было и в помине. О подвиге десантников советские газеты умолчали. Как говорится, «из высших соображений политической целесообразности».
Затем после Афганистана грянули кровавые межнациональные конфликты, потом неясный двусмысленный псевдопутч 91-го, расстрел российского парламента в 93-м. Душа тогда еще молодого майора, затем подполковника Гнедича «новых веяний» не принимала. В памяти постоянно вставали убитые в Нагорном Карабахе, просто-таки растерзанные местными националистами трое детей и пожилая женщина, возможно, их бабушка. Помнил он и трупы безоружных москвичей в 93-м, когда их без счета грузили в труповозки матерящиеся ельцинские омоновцы. Потом Чечня, про которую тоже было что вспомнить. Слишком многое... Особенно деревню, разнесенную авиацией, все те же детские, разодранные в клочья трупы. А им – Гнедичу и его отряду – ту деревню предстояло зачищать. В другой же, не разнесенной, деревне Гнедич наткнулся на подземный схрон, в котором жили рабы. Русские, похищенные из приграничных с Чечней районов. Возвращаясь в столицу, он видел совсем иное. Какая-то вызывающе наглая роскошь, иные лица, глаза. В переходах – нищие, чуть поодаль – устрашающего вида группировки пацанов с бритыми головами. В дорогих магазинах и кафе часто слышалась громкая чеченская речь. Ни о каком геноциде чеченского народа (о чем трубили западные СМИ) богатые представители диаспоры в Москве и слыхом не слыхивали. И трудились они, разумеется, не на заводе имени Лихачева. Центральные каналы телевидения изрыгали агрессивную, наступательную пошлость, смотреть можно было только кинофильмы советских времен, причем даже самые средние из них теперь казались шедеврами... Этот «мир», создаваемый поборниками «либеральных ценностей», Гнедичу хотелось взрывать. «Мир» проституток, педрил, вечно гогочущих морд, носатых, плешиво-кучерявеньких ерников, постоянно выпячивающих собственные сексуальные комплексы... «Мир» продажи и покупки всего и вся. «Мир», где нет любви, искусства, где царствует похоть и лицедейские кривляния. Такие «общества» существовали много-много веков назад и назывались Содом и Гоморра.