Проходя мимо большого зеркала, Вениамин Гольцев вскользь посмотрел на свое отражение и равнодушно отметил, что ему давно пора побриться. На подбородке и щеках пробилась рыжеватая щетина, и это делало его похожим на разбойника с большой дороги.
Сославшись на тяжелую простуду, он не появлялся в своем офисе уже семь дней, и при этом (как ни странно!) его не мучили угрызения совести. Больше того, ему было совершенно плевать, чем в его отсутствие занимаются подчиненные и что подумают о нем клиенты, встречи с которыми были запланированы еще месяц назад. И он ничуть не огорчился бы, услышав в новостях, что его компания сгорела или разорилась. Возможно, даже вздохнул бы с облегчением.
За короткое время Вениамин Гольцев изменился до неузнаваемости – стал, можно сказать, совершенно другим человеком. Как внешне, так и внутренне. Похудел, отчего черты его лица заострились, а влажные коровьи глаза стали казаться еще более выпуклыми. От мягкости и обходительности, отличавших его от других представителей прослойки нуворишей, не осталось и следа. Гольцев превратился в язвительного циника, который в самой что ни есть бытовой ситуации мог углядеть некий двусмысленный подтекст.
Когда именно с ним произошла такая резкая перемена, даже он сам не мог понять. Хотя пытался, да-да, искренне пытался во всем разобраться. Возможно, все решил миг. Тот самый миг, когда по телефону ему сообщили о смерти Лики Кирилиной. Тогда он нашел в себе силы спокойно закончить разговор, даже отдал вполне разумные распоряжения насчет ее похорон, но, когда положил трубку, понял, что стал другим. Нет, он не ринулся топить свое горе в стакане, хотя выпить очень хотелось. Скрипнул зубами, запрятал подальше початую бутылку виски, пробормотал себе под нос: «Чему быть, того не миновать» – и пошел принимать душ.